Приди, Ибрагим!

— Зафиксировали? — спросил врач, который был в этом полёте главным.

— Да,— отозвался его коллега, полчаса назад всадивший в Сола иглу,— но время стабилизации не гарантировано.

А третий врач сделал своё резюме:

— Его нельзя выпускать с корабля. Сразу после приземления посадить на «Комету» и отправить назад, на Марс.

— Ерунду говорите, коллега,— резко сказал главный.— Пока не будет возобновлён ритм, пациент должен находиться под контролем.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — возопил Сол.— Сатана вселился в меня! Он бушует! Дайте мне покой!

Главный щёлкнул перед носом Сола пальцами, будто выключил сложный прибор, и Соломон замолчал, тяжело дыша.

— Судя по вашим возгласам, вас зовут Соломон Тарраш,— сказал врач, взглянув на экран.

— Истинно так,— согласился Сол,— имя это дано мне было при крещении.

— Это ваше первое посещение Земли?

— Я лечу преклонить колени перед Гробом Господним и принять святое причастие в храме Марии Магдалины.

— Вы уверены?

— Уверен? — воскликнул Сол и замолчал. Он не был уверен. Он устал. Он хотел уснуть и не проснуться. Он хотел…

Чего же он хотел на самом деле?

— Не удержим,— вполголоса сказал один из врачей.

— Усильте напряжение на височные доли,— посоветовал главный.— Если не получится, погружайте в сон, придётся прибегнуть к лоботомии. Нежелательно, конечно, но…

Сол усилием воли поднял отяжелевшие веки, но мир уже вращался и сползал в пропасть, цепляться за осыпавшиеся края было мучительно, всё разваливалось…

…Шломо открыл глаза и первым делом поднял руку, нащупывая ермолку. Ермолки не было. Он ощутил себя обнажённым пред Господом и, не выдержав, рухнул в черноту…

…откуда поднялся, морщась, Салман и сказал:

— Аллах велик, а я лишь слуга его! Вы, неверные, освободите меня!

Лента была прочной, и Салман застонал, рванувшись.

— Все! — сказал главный врач.— Отключайте, иначе погубите все три личности.

И настал мрак.

— Церковь разрешает тебе, дочь моя, выйти замуж вторично, — сказал епископ Константин, глава Великой Епархии Большого Сырта,— ибо, согласно решению Святого Трибунала, личность твоего супруга признана мёртвой, поскольку лишилась божественной души, каковая составляет суть всего…

Мария слушала слова, сливавшиеся в равномерное журчание, и думала о своём. О том, что замуж нужно было выходить не по любви, а по расчёту. Она полюбила Сола, когда увидела его на мессе во время Пасхи… или нет? Или это не она полюбила, а другая её суть, Мирьям? А может, Мара?

«Стоп,— сказала она себе,— так недолго и самой впасть в ересь, от которой пострадал муж».

«Нет,— одёрнула она себя,— разве он пострадал из-за ереси? Разве по своей воле он лишился разума?»

И ведь говорили ей семь лет назад в расчётном отделе Центра Трёх Конфессий.

— Мария,— говорили ей (Или «Мара»? Не важно, она уже не помнила деталей),— Мария, ваш выбор неудачен. Да, ваши личности сейчас синхронизованы и по конфессиональной принадлежности, и по фазе. Но ваша личность стабильна, а личность вашего жениха — нет. В обычной жизни, привычной для среднего марсианского колониста, это не сказывается и, возможно, никогда не скажется…

— Ну тогда в чем проблема? — воскликнула Мария. Он была возмущена до глубины каждой из своих трёх душ.— Мы и есть самые средние марсианские колонисты третьего поколения!

— Да,— кивнул программист, просматривавший психоматрицу,— вы правы. Я даже удивляюсь, насколько у вас на Марсе все среднестатистически спокойно.

— Так вы с Земли? — удивилась Мария.

— Естественно,— поднял брови программист.— Научный персонал центра командируется с Земли на три месяца. Больше, скажу честно, я бы и сам не выдержал.

— Вам здесь не нравится? — продолжала допытываться Мария.

Программист, молодой мужчина, в облике которого нельзя было угадать принадлежности к какой-либо из трёх принятых на Марсе конфессий, хмыкнул и нервно повёл плечами.

— Сказал бы я…— пробормотал он.

— А вы скажите,— простодушно попросила Мария.— Я люблю узнавать новое, а человека с Земли вижу впервые.

Программист повернулся к ней от экрана и принялся разглядывать, вогнав Марию в краску. Она подняла руки и прикрыла грудь, ей показалось, что платье исчезло под взглядом землянина. Взгляд был не похотлив, нисколько, но внимателен до неприличия.

— Мария,— сказал программист,— вам не кажется иногда, что вас обокрали?

— Меня? Ну что вы, у нас на Марсе воровства не бывает. Здесь нет плохих людей. И быть не может,— добавила она убеждённо.

— Я не это имел в виду,— поморщился программист.— Вас обокрали при рождении, лишив возможности быть собой.

Мария улыбнулась.

— У вас на Земле, — сказала она снисходительно, ей льстило, что она может объяснить землянину простые истины, которые изучают в младших классах,— у вас на Земле ещё воюют, верно? Мусульмане против евреев, христианский мир против Востока с его непонятной мистикой… Сколько вы воюете? Сто лет, больше? Сколько человек погибло только за последний год? Я слышала — около трёхсот тысяч. У нас такого быть не может. У нас каждый младенец знает, что Бог един, знает, что часть жизни он проживёт с верой в Христа, часть — почитая Аллаха и часть — следуя заветам Моше.