Приднестровский беспредел

Дни шли за днями, недели — за неделями, время текло плавно и неторопливо и, в конце концов, Михе стало казаться, что он всегда находился в этих песчаных окопах. Он здесь родился и жил, писал книги, пил вино, растил детей, праздновал Йом Кипур и сатурналии, участвовал в Немейских играх и аккомпанировал Шиве Натарадже на своей старой мриданге. Вся его вечность прошла здесь. Мимо проносились бесконечные зоны времени, пандавы и кауравы сходились на бескрайнем поле Курукшетра, Рюрик высадился со своими викингами в Гардарики, венецианский дож в последний раз обвенчался с морем, и брели по гаитянским джунглям неустрашимые тонтон-макуты, а он по-прежнему сидел на своем грязном матрасе и курил заначенный на черный день «флуераш»…

В один прекрасный день Миха почувствовал, что ему все это осточертело. «Я с детства склонен к перемене мест,» — думал он словами Макаревича. И мечтал о чем-то новом. Ведь в его жилах текла кровь Агасфера, который бродит и бродит по дорогам, нигде не задерживаясь надолго.

И однажды Миха ощутил, что Господь услышал его невысказанное вслух желание, и что перемены уже близки. Ведь Господь всегда исполняет желания людей, если только они искренни. Вот только Миха не знал, какие они будут, эти перемены…

В тот день он спал в землянке, потому что накануне ночью торчал в карауле. Разбудил Миху грохот артиллерийских выстрелов, звуки которых, уже порядком подзабытые за время военного затишья, заставили его вскочить, закрутить звенящей со сна башкой и торопливо кинуться в сторону окопов.

Когда Миха занял свое место в траншее, бой был в самом разгаре. Поэтому казалось совершенно непонятным, что к чему, и Михе пришлось ориентироваться по ходу дела. Румыны обстреливали позиции из орудий и минометов, небо дырявили ракеты, а где-то в стороне плевались крупнокалиберными снарядами танки.

Над бруствером привычно свистели пули. Поморщившись от неприятного привкуса во рту, Миха дослал патрон в патронник и высунул в сторону «плохих» дуло автомата. Он ни о чем не спрашивал соседей — все уже и так было понятно. Вдалеке, у казарм, переползали маленькие фигурки в хаки, между постройками дергались туда-назад зеленые коробочки бэтээров.

Все было привычно. И канонада, и румынская пехота на земле, и бронетехника. А когда на бруствер с криком «Мамалыжники… вашу мать!..» взлетел безумец-Чабан и как Клинт Иствуд из винчестера начал поливать с бедра атакующих румын, Миха даже улыбнулся. Потому что он ожидал именно этого. И это было нормальным. Было нормальным и то, что, покрутившись на плацу, бэтээры наконец приняли десант, вырулили на оперативный простор и помчались в атаку. И даже появление матерящегося Магара с гранатометом и ящиком выстрелов не испортило Михиного настроения.

Но потом… Потом, когда один бэтээр уже дымился, а остальные откатывались назад, когда румынские пехотинцы медленно ползли в сторону казарм, когда по окопу разносились стоны раненых, а Чабан, словив пулеметную очередь в живот, затих на бруствере, Магар вдруг замолчал, и труба гранатомета тяжело хлопнулась на песок. Это было так непривычно, что Миха невольно обернулся.

Румынский снайпер был настоящим профессионалам: пуля попала Магару в левую щеку, под глазом, разворотив затылок и выплеснув на заднюю стенку окопа Кровавое месиво мозгов.

На секунду забыв о бое, Миха присел над трупом на корточки. «Бог ты мой, а щека-то… Сначала я, потом — снайпер…» Когда уходят недруги, бывает так же пусто, как тогда, когда уходят друзья. Потому что какая-то часть тебя — плохая ли, хорошая — уходит вместе с ними. И Миха какое-то время сидел над Магаром и смотрел на это обезображенное лицо, отдавая человеку, которого он терпеть не мог, и который терпеть не мог его, последние почести. А потом он подобрал бесхозный гранатомет…

…Через вспаханное войной поле, через дым и огонь взрывов к окопу мчался танк… нет, не танк, просто огромный бронированный монстр, — Миха никогда таких раньше не видел. Он несся напролом, покачиваясь на рытвинах, стальной гусеничный ящик без опознавательных знаков. Знамя так запуталось на флагштоке, что рассмотреть его в черной пелене гари и копоти за те мгновения, что оставались в Михином распоряжении, было невозможно. «Он атакует… Через секунду он оседлает окоп, и тогда…» — вот и все, что промелькнуло в голове, а руки уже сами навели гранатомет, глаз словил болотного цвета глыбу в прицел, палец нажал на спуск.

Граната ударила бронезверя точно в лоб, заставив содрогнуться от башни до траков. Но машина не остановилась. Миха торопливо зарядил РПГ и снова вскинул на плечо, ловя в прицел зеленый борт, в момент, когда машина переваливала через окоп. Он немного замешкался, довернул прицел и попал уже в корму. Машина опять дернулась — в воздух полетели какие-то обломки — и, не сбавляя хода, скрылась в тылу, за деревьями. В последний момент Миха заметил, как развернулось наконец на флагштоке знамя. Он в ужасе матернулся и отшвырнул гранатомет — это было знамя Приднестровской Молдавской республики. В следующий миг чье-то тело в прыжке сшибло его с ног.