Придуманные люди с острова Минданао

По случаю выходного дня набережная полна была приодетого народа — гуляли целыми семьями. Стояла на приколе моторная лодка, и в ней спал укрытый прекрасным блейзером с золотыми пуговицами человек, заслонив лицо капитанской фуражкой. Местные полиглоты-таксисты предлагали услуги на многих наречиях ближнего и дальнего зарубежья. К памятнику Кириллу и Мефодию подъехали новобрачные.

В парикмахерской обсуждали футбол и проблемы соседнего Косова. Учитель прийти не смог, но оставил для меня свою брошюру об Охриде. В ней он доказывал, что этимология имени города от слов «во хрид» — «на холме» или «в крепостных стенах» — не совсем верна. Когда побежденные и ослепленные византийским императором македонские воины возвращались домой и ковыляли в гору, они стенали: «Ох, риде!», что значило «Ох, горе!»…

То, что обилие парикмахерских в Македонии явилось для меня открытием, — неудивительно. Сколько я ни читал географических справочников, нигде в них столь важный для общественной жизни институт, как парикмахерская, не отмечен («Страна обладает развитой сетью цирюлен…»).

Удивительным было другое. Македония остается загадочной страной, несмотря на обилие посвященной ей литературы. Впрочем, иной раз мне кажется, что не «несмотря», а именно благодаря этому обилию. Ибо каждый автор имеет свою точку зрения, напрочь исключающую другую.

Само имя страны — Македония — в нашем сознании прочно связано со славой Александра Македонского и великой его империей. А потому, на первый взгляд, бурная реакция соседней Греции, вызванная самим выходом на международную арену Республики Македония, представляется закономерной.

Называйтесь Славянской Македонией, Македонией (б. югославской), Вардарской (по имени реки, на которой стоит столичный город Скопье), в конце концов, но оставьте в покое нашу историю! Еще больший эллинский гнев вызвало намерение назвать здешнюю валюту «стартером», как в империи Александра.

Крик стоял такой, словно македонцы вознамерились пасти своих овец на горе Олимп! Миролюбивые македонцы решили не обострять и без того обостренные отношения и остались — как при Югославии — с динаром (правда, через «е» — «денар»).

Вот только когда вспомнишь, что древнюю Македонию — задолго до Александра и отца его Филиппа — не допустили на всеэллинские Олимпийские игры именно за то, что македонцы — не греки, начинаешь понимать, что проблемы на Балканах существовали вечно. И нелегко разрешимы…

Что лезть в глухую древность! Даже на такую простую вещь, как существование македонского языка, и то нет единого взгляда. Болгары, которые вообще-то относятся к македонцам хорошо, иной раз напрочь утрачивают свое прославленное в Габрове чувство юмора, стоит лишь их спросить: существует ли македонский язык? Аргументы, приводимые ими, как правило, просты и исчерпывающи.

Выясняется, что почти у каждого отец — македонец, или мать, или оба родителя, или, на худой конец, один из дедушек. Или бабушек. Тот же бедняга, у кого нет македонских предков, приведет в пример кого-нибудь из болгарских классиков или исторических деятелей, конечно же, македонцев.

— И после этого, — спрашивает болгарин, укоризненно глядя на собеседника, — вы будете говорить, что у них есть отдельный язык?

У македонцев же, наоборот, есть для такого случая прадедушка или бабушка родом из глубоко болгарских мест:

— Так он (она) до конца жизни толком говорить по-нашему не научился(-лась). Все смеялись, когда слышали «аз» и «хубаво».

— А как надо?

— «Яз» или «я», как по-русски и по-српски, и «убаво». А не «хубаво»!

«Хубаво» и «убаво» значит «красиво». Мне, в сущности, все равно, как это произносить, но с утверждением, что «Македония — много (х)убава», все соглашались. Тут и кривить душой не нужно. Чистая правда.

Не будем лезть в старинный, древний спор балканских славян между собою: в случае с болгарами и македонцами он, слава Богу, не выходит за филологические рамки. Скорее всего разницы между славянскими наречиями тогда почти не было, да и тот язык, который создали для богослужения Кирилл и Мефодий, свободно понимали в Моравии и на Руси.

Древний язык в здешних местах утратил падежные окончания, усложнил времена и — в точном соответствии с развитием большинства языков Европы — ввел артикль. И сохранил такое количество слов, которые мы понимаем, но употребляем только в высоком — и даже былинном — штиле, что слышать их в обыденной речи приятно и трогательно. Но — вдруг — неожиданно. Вы входите в лавку, и продавец немедленно призывает вас: «Повелете!», что хотя и значит дословно: «Повелевайте», но имеет смысл: «Что вам угодно?»