Придуманные люди с острова Минданао

Как-то мы прогуливались с коллегой — молодым, высоким и несколько склонным к полноте филологом. Увидев в витрине куртку из замшевых лоскутов — в два раза дешевле, чем в Москве! — коллега испытал непреодолимое желание приобрести ее. Или хотя бы примерить. Он попросил меня зайти с ним: элементы ломаного болгарского, которыми я пользовался, производили на многих македонцев впечатление попыток говорить на их языке. Но я только что закурил и остался на улице, а потому предложил коллеге начать торг самому, напомнив, что он может говорить по-русски, только медленно.

Через три минуты коллега, в туго сошедшейся куртке, выглянул на улицу и с отчаянием в голосе потребовал, чтобы я принял участие в сделке.

— Она говорит, что «много мало». Чего много? Чего мало?

Я поспешил на помощь. Выяснилось, продавщица хотела сказать коллеге, что выбранная курточка — маловата.

Буколическая порядочность, свойственная македонцам, мешала ей продавать заведомо неподходящий товар. Поглядев на меня, как на последнюю надежду, она произнесла:

— Този господин е много дебел!

Не успел я открыть рот, как коллега взорвался:

— Я — дебил?!

— Успокойтесь, — сказал я, — она вас вовсе не считает дебилом. Она сказала: «дебелый».

— Что?! — взревел коллега. — Значит, я ей кажусь…

Пришлось напомнить филологу былинное «дебелый витязь».

— Она сказала, что вы слишком могучи для этой курточки.

Мы положили курточку и покинули магазин. Коллега, хотя и не сразу, успокоился; все-таки быть могучим — не обидно. Продавщица была вежливой женщиной. И очень порядочной.

…Беспокоящее ощущение чуда будили у меня эти древние слова в их первозданности. Я не мог разобраться в нем, хотя чувствовал, что оно связано не только с языком.

Кажется, оно прояснилось в монастыре св. Наума, тоже на берегу светлого Охридского озера, но не в городе, а на самой албанской границе.

От ворот вела в гору просторная дорога, ограниченная во многих местах погранично-предупреждающими надписями. На посту стоял македонский воин, а другой прошел мимо, окинув нас бдительным фракийским взглядом. Отовсюду виден был албанский городок с по-славянски звучащим названием Поградец.

Он так же карабкался в гору, как Охрид, но почему-то не залезал на вершину. Даже крест поградецкой церкви вырисовывался на склоне. Мы шли к церкви св. Наума. Наум был учеником Климента Охридского и врачевателем; здесь была его больница, здесь же в храме он и похоронен.

Церковь была — как и все виденные в Македонии — очень маленькой и очень старинной. И история ее во многом не отличалась от других: высокие церкви строить не разрешали турки, церковь всегда должна быть ниже мечети. В таком-то веке турки ее разрушили, но прошло немного лет, и люди восстановили храм, после еще одного разрушения — снова построили… Упорный народ македонцы: их вырезали, разрушали святыни, а они все равно оставались здесь. И строили, строили, строили — очень прочно и просто.

Я заметил, что наш шофер, обычно куривший у автобуса, пока мы были заняты, подошел к церкви с нами, подождал, пока кончится лекция охридского историка, зашел в правый придел — к могиле Наума, перекрестился и положил пачечку денаров у изголовья.

— У нас верят, что святой Наум помогает больным, надо только помолиться на его могиле и оставить денег на храм, — пояснил наш македонский спутник Гочо.

— Албанцы раньше тоже сюда ходили, — добавил охридский историк, — в Поградце и рядом они — православные. Албанцы-мусульмане тоже в это верили и иногда привозили больных.

— Да что мусульмане! — сказал Гочо. — Католики из Албании и те здесь молились. Наум в помощи никому не отказывал: ни при жизни, ни после смерти.

Тут историк поднял руку: тишина! Иногда можно услышать, как бьется сердце святого Наума. В наступившей тишине еле слышались мерные звуки. Чудо? Я впервые в жизни стал свидетелем чуда и подтверждаю: послышались тихие-тихие мерные удары, похожие на удары сердца.

Тишину нарушил историк:

— Гробница стоит на очень древней крепостной стене, уходящей к озеру. Когда на озере прибой, его удары о стену доносятся сюда.

…На очень древней стене. И все, что здесь построено, зиждется на фундаменте византийской, римской, фракийско-иллирийской и бог весть каких еще древних эпох. Одни камни вырастают из других, а на них растут следующие. Как древние слова в обыденной речи, они не стали мертвыми, эти развалины…

И именно все это вместе порождало ощутимое видение непрерывности жизни — под этим синим небом среди этих рыжих по ранней весне гор.

Та же непрерывность, что и в бесконечных, заунывных и трогательных мелодиях, что и в танцующих цепочках людей. Так танцуют под схожую музыку везде в этих краях — к северу, югу, западу и востоку от Македонии. И похожи «фустанелы», что носят мужчины, — плиссированные юбочки, в которые переходит подол длинной рубахи, и такие же шерстяные передники на женщинах, и так же повязаны платки.

И на древних камнях стоят новые камни.