Придворное общество

Аналогично обстоит дело с соотношением между темпом изменения фигураций и темпом изменения биологических феноменов. По сравнению с первыми последние изменяются так медленно, что кажется, будто эволюция остановилась. Таким образом, человечество предстает перед нами в виде реки с тремя течениями, скорость которых различна. Рассмотренные сами по себе, феномены каждого из этих слоев уникальны и неповторимы. Но из-за разницы в темпе феномены на уровне с более медленным темпом изменения легко могут показаться неизменными, повторяющимися, если смотреть на них с уровня, где темп изменений выше. Для биологической хронологии десять тысяч лет — это весьма короткий отрезок времени. Изменения, совершившиеся за последние десять тысяч лет в биологической конституции вида homo sapiens, относительно незначительны. Для социологической хронологии десять тысяч лет — это очень большой отрезок времени. Изменения социальной организации, совершившиеся во многих человеческих обществах за последние десять тысяч лет, относительно велики. За это время во многих обществах деревни превратились в города, города — в города-государства, города-государства — в территориальные государства, в большие и малые династические и, наконец, в индустриальные национальные государства; и темп изменения в таких процессах развития значительно ускорился. Но для индивидуальной хронологии с точки зрения того темпа, в котором отдельные люди превращаются из детей в стариков и старух, долговременные процессы общественных изменений совершаются все еще весьма медленно. Вот почему эти процессы достаточно часто не замечают, не регистрируют как структурированное развитие общественных фигураций, если за самоочевидную систему отсчета берут продолжительность жизни и темп изменения отдельного человека: фигурации при этом кажутся остановившимися в развитии «социальными системами».

10.

В науке, которую мы сегодня называем исторической наукой, недостаточно, может быть, тщательно проверяют, насколько система отсчета времени, заданная продолжительностью и темпом изменения отдельной человеческой жизни, годится для изучения длительных процессов общественного развития. Отдельный человек с легкостью назначает себя мерой всех вещей, как будто это само собою разумеется. В основном потоке историографии это по сей день и совершается, с большей или меньшей сознательностью и последовательностью — так, словно это само собою разумеется. Линзу наблюдения настраивают в первую очередь на те изменения, которые происходят с отдельными людьми или о которых полагают, что их можно удовлетворительно объяснить действиями отдельных личностей.

В истории самой исторической науки это сосредоточение внимания на отдельных, ярких индивидах изначально было связано, прежде всего, со специфическими формами распределения власти в обществе. Совершенно забывать об этом нельзя. Внимание историографов часто было обращено в первую очередь на те личности, которые считались особенно значительными на основании того, что они совершили для определенного государства или какого-нибудь иного общественного института. Обычно это бывали люди, занимавшие в обществе положение, связанное с очень значительной властью, т. е. в первую очередь императоры, короли, принцы, герцоги и другие члены монарших домов. Благодаря своему главенствующему положению они действительно особо отчетливо выделялись в глазах историографа из человеческой массы. Социальное положение их было таково, что по сравнению с другими людьми сфера свободы их действий была особенно велика, и своеобразные черты их индивидуальности особенно резко бросались в глаза. Они были уникальны и неповторимы. Привычка мыслить эпохами правления отдельных монархов и говорить, к примеру, о «Пруссии времен Фридриха Великого» или об «эпохе Людовика XIV» сохранилась по сей день как общепонятная форма периодизации истории.