Придворное общество

Историки говорят порою: мы занимаемся вовсе не обществами, а только индивидами. Но если мы взглянем попристальнее, то обнаружим, что историография конечно же занимается не какими угодно индивидами, а только индивидами, которые играют некоторую роль в сообществах и для сообществ определенного рода. Можно пойти дальше и сказать, что она занимается этими индивидами именно потому, что они играют роль в сообществах того или иного рода. Можно было бы, конечно, также включить в историографию «историю» любой собаки или клумбы, или «историю» какого-то выбранного по жребию человека. Всякий человек имеет свою «историю». Но если мы говорим об «изучении истории», то слово «история» мы употребляем в совершенно особенном смысле. Ее систему координат всегда составляют, в конечном счете, совершенно определенные сообщества, которые считаются особенно важными. В каждом случае имеется иерархически упорядоченная шкала ценностей этих сообществ, которая определяет, какие из них будут иметь первостепенное, а какие — второстепенное значение в качестве системы координат для исследования. Так, в целом можно, наверное, сказать, что исторические исследования, ограниченные рамками одного отдельного города в государстве, имеют меньшую ценность, нежели те, в которых рассматривается целое государство. На первом месте в этой шкале ценностей в настоящее время стоят, пожалуй, национальные государства. Их история задает сегодня основную рамку при отборе тех индивидов и тех исторических проблем, которые стоят в центре внимания исторической науки. Обыкновенно не размышляют о том, почему в наши дни история таких фигураций, как «Германия», «Россия» или «Соединенные Штаты», служит главным мерилом при отборе индивидов, которых называют «историческими личностями» и ставят на первый план исторических изысканий. Все еще отсутствует традиция исследований, в рамках которой систематически разрабатывались бы соединяющие линии между действиями и достижениями отдельных известных по именам исторических деятелей и структурой тех сообществ, в которых они приобрели свое большое значение. Если бы это было сделано, то нетрудно было бы показать, как часто отбор индивидов, на судьбы и поступки которых обращается внимание историков, связан с принадлежностью их к определенным меньшинствам, к восходящим, или находящимся у власти, или уходящим элитам тех или иных стран. По крайней мере, во всех расслоенных обществах шансы индивида «совершить что-нибудь великое» и привлечь к себе взгляд историка на протяжении долгого времени зависели именно от его принадлежности или возможности получить доступ к какой-нибудь элите. Без социологического анализа, учитывающего структуру таких элит, едва ли можно оценивать величие и заслуги исторических фигур.

11.

Придворное общество — предмет настоящей книги — и есть такое элитное образование. В этом исследовании вы найдете несколько примеров, которые иллюстрируют только что сказанное. Индивиды, не принадлежавшие в эпоху правления Людовика XIV к придворному обществу или не нашедшие к нему доступа, имели сравнительно мало шансов продемонстрировать и реализовать свой индивидуальный потенциал деяниями, которые с точки зрения традиционной историографической шкалы ценностей могли бы считаться достойными упоминания в истории. С помощью более углубленного исследования такого рода элиты можно, к тому же, достаточно точно выяснить, каким образом ее структура предоставляла или не предоставляла отдельным людям их индивидуальные возможности для свершений и самореализации. Герцогу Сен-Симону, например, поскольку он был представителем высшей знати, но не принадлежал к дому Бурбонов, в соответствии со стратегией Людовика XIV, соответствовавшей его королевской позиции, доступ к правительственным должностям и вообще к любому официальному политическому посту, сопряженному с властью, был закрыт. А именно к такого рода позиции Сен-Симон всю свою жизнь стремился. Он надеялся, что именно здесь — как государственный муж, как политик, как человек правительствующий — сумеет реализовать себя. Он ожидал, что в этих позициях совершит нечто великое. Поскольку в силу его положения в структуре двора такая возможность была закрыта для него все время, пока жив был Людовик XIV, Сен-Симон пытался, помимо участия в придворных закулисных интригах, достичь самореализации, прежде всего, посредством писательской деятельности в той ее форме, которая соответствовала привычкам и вкусу придворной знати: он писал воспоминания, в подробностях фиксируя жизнь при дворе. Будучи оттеснен от политической власти, он, как говорится, вошел в историю иным способом — как великий мемуарист. Ни развитие его индивидуальности, ни развитие его писательского взгляда невозможно понять, не соотнеся их с социологической моделью придворного общества и не зная истории его общественного положения в структуре распределения власти при дворе.