Нормы общественного этоса занятых профессиональным трудом буржуа обязывают каждую семью к тому, чтобы подчинять расходы доходам и, насколько это возможно, удерживать свое текущее потребление ниже уровня своих доходов, так чтобы сбережения возможно было инвестировать в надежде на прирост доходов в будущем. В этом случае обеспечение достигнутого семьей положения и, еще более того, общественный успех, приобретение более высокого статуса и престижа обеспечиваются за счет того, что индивид в своей стратегии доходов и трат долгое время более или менее последовательно подчиняет сиюминутные потребности этосу «экономии ради будущей прибыли» (saving — for — future — profit ethos).
От этого буржуазного канона поведения отличается канон престижного потребления. В обществах, в которых господствует этот другой этос, «этос статусного потребления» (status consumption ethos), даже только обеспечение имеющегося общественного положения семьи, а уж тем более — прирост ее общественного веса, общественный успех обеспечиваются за счет того, что свои расходы на содержание домохозяйства, свое потребление, вообще все свои траты человек ставит в зависимость в первую очередь от того общественного ранга, того статуса или престижа, которым он обладает или к которому стремится. Тот, кто не может вести себя соответственно своему рангу, утрачивает уважение своего общества. Он отстает от конкурентов в непрерывной погоне за статусом и престижем и рискует разориться, проиграть и оказаться принужденным покинуть круг людей своей ранговой или статусной группы. Эта обязанность соразмерять расходы с рангом требует, чтобы в человеке воспитывалась отношение к деньгам, отличное от того, которое свойственно трудящемуся буржуа. Парадигмальное выражение этого социального этоса мы находим в поступке герцога де Ришелье, о котором сообщает Тэн[60]
: герцог дал своему сыну кошелек с деньгами, чтобы тот научился тратить их, как подобает знатному дворянину, и, когда молодой человек принес ему эти деньги обратно, отец на глазах сына выбросил кошелек в окно. Это — социализация в духе той общественной традиции, которая внушает индивиду, что его ранг налагает на него обязанность быть щедрым. В устах людей придворно-аристократического общества слово «экономия» (économie) в смысле подчинения расходов доходам и планомерного ограничения своего потребления ради сбережения средств имело до самого конца восемнадцатого века, а иногда и в послереволюционные годы несколько презрительный оттенок. Это символ добродетели маленьких людей. Как мы видим, Веблен в своем исследовании «престижного потребления» еще в значительной степени ослеплен некритическим использованием буржуазных ценностей как критерия для оценки экономического поведения в других обществах. Тем самым он закрывает себе путь к социологическому анализу престижного потребления. Он не вполне ясно видит скрывающиеся за ним факторы социального принуждения.Типы престижного потребления, потребления под давлением конкурентной борьбы за статус и престиж мы встречаем во многих обществах. Известный пример его представляет институт потлача у некоторых североамериканских племен северо-западного побережья — у тлинкитов, хайда, квакиутлей и некоторых других. Посредством его статус, ранг и престиж семьи и связанные с ними социальные привилегии время от времени подвергаются ревизии и, если возможно, подтверждаются обязательными и очень значительными расходами в форме больших пиршеств или больших подарков — прежде всего соперникам семьи в статусе и престиже. Как во Франции, так и в Англии в XVII и XVIII веках бывали периоды ожесточенной конкуренции за статус и престиж в высших слоях общества, которая находила свое выражение, помимо всего прочего, в строительстве роскошных домов (то, что сегодня называется «stately homes»). Правда, в Англии король и двор не были таким центром власти, который превосходил бы все прочие. Поэтому высшие слои английского общества не имели в такой же степени придворного характера, как французские. Поэтому социальные барьеры между прослойками дворянской и буржуазной элиты, укрепление которых во Франции Людовик XIV рассматривал как важное условие своего собственного полновластия и за сохранением которых он все время пристально следил, были в Англии не столь резки и непроницаемы. Специфически английский слой богатых крупных землевладельцев недворянского сословия, «gentry», под давлением непрекращающегося соперничества за общественный статус участвовал в строительстве престижных домов и вообще в статусном потреблении не менее усердно, чем ведущие семейства аристократии. И здесь также был целый ряд семейств, которые подобным образом разорились.