Придворное общество

Это положение усугубляется для знати еще и тем, что в XVIII веке ей все в большей степени приходится конкурировать с восходящими буржуазными слоями — прежде всего с финансистами — в манере поведения и образе жизни. Не зря же эти слои уже причисляют скорее к сословным, чем к профессиональным. Не зря же и «стать финансистом» означает теперь «вступить в сословие» (prendre un é tat). Финансисты более или менее усвоили себе сословные формы мышления и поведения. Теперь и их сословие, пока что небогатое традициями, требует себе соответствующего сословному статусу представительства. Их, равно как и магистратов, следует на самом деле считать не профессиональным, а сословно-буржуазным слоем. Причем нужно заметить, что по крайней мере самые высшие магистратские посты в значительной степени находятся в руках семей, восхождение которых и обособление от буржуазии совершилось еще в XVII веке и которые начиная с того времени считали себя сословно отдельными, тогда как семейства финансистов, о которых мы знаем в XVIII веке, почти все без исключения добились высокого положения только в продолжение этого же столетия. Но и по их поведению заметно, что мотивы[55] ранга, чести и престижа важнее для них, чем мотив экономического «интереса», хотя порой конечно же имеют место всякого рода смешанные и переходные формы.

Стремление к обособлению, к отличению себя от не принадлежащих к данному обществу, стремление к социальной выделенности находит себе языковое выражение в таких понятиях, как «достоинство» (valeur), «уважение» (consideration), «выделяться» (se distinguer)[56] и многих других, самоочевидное употребление которых служит одновременно удостоверением принадлежности к сословию и приверженности его социальным идеалам. Сами выражения, как и символизируемые ими позиции и ценности, рано или поздно переходят и к семействам внедряющихся в придворное общество буржуа — финансистов. И в их кругу «экономия» (economic) и «интерес» (interet) также утрачивают свой примат; спустя одно или два поколения они уступают место мотивам чести, стремлению к элитарности и к престижу[57].

Но образ жизни финансистов, со своей стороны, оказывает обратное влияние на знатных вельмож. Бич моды, которая определяется теперь отчасти и финансистами, подгоняет и последних. Отказаться следовать ей — значит, утратить часть престижа. В то же время растут цены[58]

; и между тем как доходы знати от ренты остаются прежними, ее потребность в деньгах возрастает[59].

IV Об особенностях придворно-аристократической сети социальных связей

1.

Как видим, зависимость социального благополучия нетрудящегося слоя от образа его жизни не менее жестка и неизбежна, чем та зависимость, которая ведет к разорению слой трудящийся. Именно эта ситуация выражается в словах герцога де Круа: «Большую часть знатных семей разорили дома».

Особая фигурация, которая воспитывает такую установку и нуждается в ней для своего сохранения, выявляется всеми этими обстоятельствами, конечно, пока лишь в некотором приближении. Но сама специфическая установка, рождающаяся из вовлеченности в сеть отношений придворного общества, при таком исследовании уже несколько более отчетливо проступает перед взглядом наблюдателя из-под наслоений гетерономных оценок, обусловленных буржуазным экономическим этосом. Этот экономический этос не есть нечто само собою разумеющееся. Люди не действуют согласно его заповедям, невзирая на то, в каком обществе они живут, если только они сами по себе способны мыслить «рационально» или «логически». Тот факт, что придворно-аристократическое отношение к денежным доходам и расходам отличается от буржуазного, невозможно объяснить, просто предположив, что дело в случайном скоплении личных недостатков или пороков отдельно взятых людей; речь идет здесь не о какой-то эпидемии произвола или нехватке дальновидности и самоконтроля у тех или иных индивидов. Здесь перед нами иная общественная система норм и оценок, от заповедей которой индивиды могут освободиться только в том случае, если они совсем перестанут общаться с людьми своего круга и откажутся от принадлежности к своей социальной группе. Эти нормы не удается объяснить некоей тайной, сокрытой в груди множества отдельных людей; их можно объяснить только в связи с той специфической фигурацией, которую они образуют друг с другом, и в связи с теми специфическими взаимными зависимостями, которые привязывают их друг к другу.

2.