Придворный

– Не бойтесь, этого не будет, – отвечала синьора Эмилия. – Но поскольку вы, видя, что мессер Бернардо утомлен долгой речью, начали говорить о женщинах всякие гадости, думая, что вам никто не возразит, мы выпустим в поле свежего всадника, который сразится с вами, чтобы ваше заблуждение недолго оставалось неотмщенным.

И, обратившись к Джулиано Маньифико, который до сих пор почти не принимал участия в разговоре, сказала:

– Вы слывете защитником чести женщин. Настало время доказать, что это звание досталось вам не всуе. И если за это ваше кредо вы и раньше имели какую-то награду, теперь будьте уверены, что, сокрушив столь жестокого нашего врага, вы намного больше обяжете всех женщин, – так что, даже только и делая, что награждая вас, мы все равно будем чувствовать себя в неоплатном долгу.

XCVIII

– Государыня моя, – отвечал Джулиано Маньифико, – не слишком ли много чести вы оказываете вашему врагу и не слишком ли мало – вашему защитнику? Ведь вплоть до этого момента на все, сказанное синьором Гаспаро против женщин, мессер Бернардо отвечал прекрасно. Уверен, каждый из присутствующих здесь хорошо знает, что придворному подобает относиться к женщинам с величайшим почтением и что благоразумный и учтивый человек отнюдь не должен уязвлять женщину, касаясь ее целомудрия, ни в шутку, ни всерьез. Обсуждать столь очевидную истину – все равно что ставить под сомнение совершенно ясные вещи. Мне думается, синьор Оттавиано несколько вышел из пределов разумного, сказав, что женщины – весьма несовершенные создания, не способные ни на какое доблестное дело, и почти или вовсе не имеют достоинства сравнительно с мужчинами. И поскольку часто словам людей с большим авторитетом оказывают доверие, даже если они в чем-то уклоняются от истины или когда говорят в насмешку, синьор Гаспаро и оказался вовлеченным в заблуждение, будто мудрые мужи невысоко ставят женщин, – что совершенная неправда. Напротив, мне мало приходилось знать достойных мужчин, которые не любили бы и не чтили бы женщин, чьи добродетели и, следовательно, достоинства я не считаю в чем-либо ниже мужских.

Тем не менее, если бы дошло до такого поединка, дело женщин защитить было бы очень трудно; потому что эти господа сочинили придворного столь превосходного, обладающего столькими неземными качествами, что любой, рассмотрев его таким, как его описали, подумает, что такой высоты достоинства женщин достигнуть не могут. Но если уж сражаться на равных, нужно сначала, чтобы кто-то, столь же разумный и красноречивый, как граф Лудовико и мессер Федерико, сочинил придворную даму, наделенную всеми женскими совершенствами, как они сочинили придворного, наделенного всеми совершенствами мужчины. Думаю, что тогда защитник дела женщин, даже если он не весьма силен умом и красноречием, с помощью самой истины мог бы ясно доказать, что женщины не менее доблестны, чем мужчины.

– И даже намного более, – сказала синьора Эмилия. – Что это так, видно уже из самого рода слов: ведь «доблесть» – это женщина, а «порок» – мужчина.

XCIX

Тогда синьор Гаспаро, усмехнувшись, обернулся к мессеру Николо Фризио:

– А вы, Фризио, что думаете об этом?

– А я сочувствую синьору Маньифико, который, обманутый обещаниями и обольщениями синьоры Эмилии, впал в ошибку и сказал такое, что мне, при моем самом добром к нему отношении, стыдно слушать.

Синьора Эмилия ответила с улыбкой:

– Вы устыдитесь самого себя, когда увидите, что синьор Гаспаро, убежденный, признает свое и ваше заблуждение и попросит прощения, которое мы ему охотно дадим.

Наконец синьора герцогиня сказала:

– Поскольку время очень позднее, отложим все на завтра. Тем более что мне кажется дельным совет синьора Маньифико: прежде чем мы перейдем к этому диспуту, следует сочинить придворную даму, обладающую всеми совершенствами, подобно тому, как эти синьоры обрисовали нам совершенного придворного.

– Государыня, – сказала на это синьора Эмилия, – только Боже сохрани нас поручить это дело какому-нибудь сообщнику синьора Гаспаро! Не то он сочинит нам придворную даму, которая будет знать только кухню да прялку.

– Как раз самые для нее дела, – заметил Фризио.

– Поручаю это синьору Маньифико, – подвела черту синьора герцогиня. – Уверена, что он, с его умом и рассудительностью, мысленно представит все высшее совершенство, какого только можно желать в женщине, и столь же хорошо выразит его словами. И у нас будет что противопоставить лживым измышлениям синьора Гаспаро.

C