Придворный

– Итак, государыня, если вам угодно, я начну говорить то, что от меня требуется, хотя и очень сомневаюсь, что смогу удовлетворить ожиданиям. И конечно, куда легче было бы мне сочинить некую государыню, достойную быть царицей всего мира, чем совершенную придворную даму, – ибо я не знаю, откуда взять пример этой дамы, а за примером для царицы мне не нужно было бы ходить далеко: достаточно лишь представить божественные достоинства одной государыни, которую я знаю лично, и, созерцая их, направить все мои мысли на ясный словесный образ того, что многие видят очами. А если б я не мог иного, достаточно мне было бы лишь назвать ее имя, чтобы считать мой долг исполненным.

– Не выходите за пределы темы, синьор Маньифико, – отвечала синьора герцогиня, – но придерживайтесь установленного порядка и сочините придворную даму, чтобы у вашей столь замечательной государыни была та, которая могла бы ей достойно служить.

И Маньифико продолжил:

– Тогда, государыня, чтобы было ясно, что ваши повеления побуждают меня дерзнуть даже на то, чего я не умею, буду говорить об этой превосходной даме, какой бы я хотел ее видеть. И когда создам ее на свой вкус, то, не имея возможности иметь другую, я уж, на манер Пигмалиона, себе ее и возьму{350}. А что до сказанного синьором Гаспаро, будто те же правила, что установлены для придворного-мужчины, годятся и для женщины, – я придерживаюсь другого мнения. Потому что, хотя некоторые качества являются общими и равно необходимыми для мужчины и для женщины, есть и иные, более приличные женщине, чем мужчине, а есть такие, что приличны мужчине, а женщине должны быть совершенно чужды. То же самое скажу и о телесных упражнениях; но прежде всего остального, думаю, женщина должна отличаться от мужчины в своих повадках, манерах, словах, жестах, походке. Ибо как ему прилично выказывать некую солидную и твердую мужественность, так женщине – мягкую и изящную нежность, с той женственной миловидностью, которая в каждом ее движении – идет ли она, стоит или говорит что-либо – всегда явит ее женщиной, без какого-либо сходства с мужчиной.

Добавляя такое примечание к правилам, которые граф Лудовико и мессер Федерико установили для придворного, я, конечно, тоже полагаю, что женщине надо уметь пользоваться многими из них, украшая себя наилучшими качествами, как говорит синьор Гаспаро. Ибо, на мой взгляд, многие душевные добродетели необходимы женщине так же, как и мужчине. Равным образом и то, что мы сочли нужным для придворного: иметь благородное происхождение, избегать нарочитости, отличаться врожденным изяществом во всех своих действиях, иметь добрые обыкновения, быть разумной, осмотрительной, не высокомерной, не завистливой, не злоречивой, не тщеславной, не спорщицей, не неумехой, знать, как заслуживать и хранить благоволение своей госпожи и всех остальных, быть безупречной и изящной во всех занятиях, приличных для женщины. Еще мне кажется, что красота ей необходима больше, чем придворному-мужчине; ибо, в самом деле, женщина в целом много теряет, когда некрасива. И она должна быть более внимательной к своему внешнему виду и больше остерегаться дать кому-либо повод говорить о ней дурно, но вести себя так, чтобы ее не пятнала не только вина, но даже и подозрение, – ибо у женщины меньше способов защититься от клеветы, чем у мужчины.

Но поскольку граф Лудовико очень подробно рассказал о главном предназначении придворного, считая им военное дело, мне кажется уместным также сказать, каково, по моему разумению, главное предназначение придворной дамы. И если я успешно с этим справлюсь, то буду считать себя уплатившим бо́льшую часть моего долга.

V

Итак, оставляю в стороне душевные добродетели, которые у придворной дамы должны быть общими с придворным-мужчиной, – как осмотрительность, великодушие, умеренность и многие другие, а равным образом те качества, которые приличны всякой женщине, – быть доброй и сдержанной, умело управлять имением мужа, своим домом и детьми, если она замужем, и все остальные, что требуются от добропорядочной матери семейства. Хочу сказать, что живущей при дворе, на мой взгляд, прежде всего остального подобает иметь любезную обходительность, чтобы она могла общаться с человеком любого положения в приятных и скромных беседах сообразно времени, месту и качеству собеседника, и пусть этому сопутствуют спокойствие и умеренность манер и, вместе с печатью достоинства на всех ее действиях, проворная живость ума, чуждая всякой грубости, так чтобы по причине ее доброго расположения ее считали не только стыдливой, осмотрительной и человечной, но и любезной, остроумной и сдержанной. Поэтому ей нужно придерживаться некой трудной середины, словно составленной из вещей противоположных, доходя в точности до некоторых границ, но не переступая их.