И яблоню старую в лесу нашла сорта какого-то волшебного, сладкого, молодильного – кто посадил, зачем, не знаю, прямо посреди леса, ветки яблоками усыпаны, тяжелые, на земле лежат, как в сказке, стряхнуть просят…
Вот и такая у меня Латвия была в ту поездку, необычная, дикая, прекрасная…
Переславль-Залесский
Славный город, Переяславль-Залесский, стоит среди лесов, полей, полный монастырей, церквей, на берегу чудного Плещеева озера. Зеленый, старо-русский, провинциальный в хорошем смысле, не тронутый пока централизацией, не загаженный мусором и стеклом-бетоном – речка в кувшинках и мальчишках-рыбаках, улицы в старинных домиках и ирисах, воздух тончайший и невесомый. Был когда-то столицей Руси целых 16 лет. Оказывается, Переяславль-Залесский стал Переславлем всего 300 лет назад, пропала буква «я». Куда делась? Ищут вот до сих пор!
Когда я приехала, в Переславле-Залесском два дня как расцвели кувшинки, это первое, что здесь услышала от местных! Какая красота, что есть еще люди, которые живут такими милыми вехами – расцвели кувшинки и ирисы, скоро пора пионов, земляника вон пошла, грибы, а там и яблоки пора собирать, подсолнухи вот созрели, можно семечки лузгать… Уж насколько богаче жизнь становится, чем торопиться от сессии к сессии, от созыва к созыву, от пятилетки к пятилетке, от съезда к съезду, правда?
И где старинный русский город, там и монастырь, здесь – женский Горицкий Успенский, который на горе, где Сергий Радонежский постриг принимал. Красиво там. Старый яблоневый сад, который сам Тимирязев задумывал с обещанием, что будет плодоносить 150 лет. Обещание сдержал. Он вообще во многих монастырях отметился, помог, сады наладил. В 60-х годах сад обновили, подрезали, подмазали, яблони родят, и просить не надо.
Церковь тут одна открылась после консервации, и стоит такая, как почти сто лет назад была, красоты и первозданности неописуемой, настоящести великолепной, нетронутой! Так хочется, чтоб не коснулись ее руки безразличных и невежественных. Видела такое, к сожалению, в том же Переславле в какой-то церкви – латунное дикое золото, вырвиглазные краски на фресках и самый ужас – ФОТОГРАФИИ святых на иконах, причем плохого копирного качества с загнутыми краями. Сфотографируют где-то работники настоящую икону – и на доску пенопластовую приклеят, типа, вот вам, люди, молитесь. Несколько месяцев проходит – фото сереет, портится, лик исчезает, углы завиваются…
В Горицком настоятельница интересная, 81 год, в прошлом мастер парашютного спорта и летчик-испытатель, полковник, сухая, юркая, разговорчивая, заинтересованная и болеющая за свой монастырь. Даже слишком болеющая. Как начала разговор, так каждая тема сводилась к тому, что монастырь бедный и нужны деньги. Вон новая люстра висит, видите, бронзовая? Так вот, брали в кредит, а сейчас вот из своих отдаю, из пенсионных. А вон икона на стене новая – художнику задолжали, пора платить, да не из чего. Вроде и рассказывала про что-то интересное и разное, но запомнилось только про деньги, что Господь призывал делиться и что жадность и алчность – смертный грех. И настойчиво при этом смотрела в глаза. Неприятное ощущение, неловкое, не ведут подобные разговоры к вере, неподобающие они ни месту, ни сану. Человек сам от чистой души должен даровать, а не под таким мощным и раздражающим напором.
После таких разговоров захотелось посмотреть на прекрасное, попросила, чтоб монастырский музей показали – там и Коровин, и Шишкин, и Маковский, и Семирадский, целое богатство! И 30 первоначальных икон в музее – первоначальных, значит, никогда не реставрированных. Настоятельница рассказывает, что земля тут так намолена, что ангелы, говорит, поют, бывает, иногда слышно, как монахи колоколят, а монахов-то и нет никаких, просто звон колоколов слышен…
Ну, вышли оттуда на свет божий, у монастыря бабы сидят, воркуют, продают кто во что горазд. Облепиху в банках крученую, рыбу вяленую ожерельями, ключики какие-то старинные железные, а одна, у которой, видать, ничего такого нет, понакупила в магазине сгущенку, сварила и на тебе, бери – не хочу. А я как вижу ее, детскую мою еду, так у меня все в душе сразу и переворачивается, и пусть я трижды сыта, но пару ложек этой божественной коричневой замазки я все равно съем!
Ашхабад и врата ада
В Туркмению мечтала поехать давно. Во времена Советского Союза дорога не завела, а потом уже оставалось только именно мечтать – просто так туда не попадешь, страна практически закрытая и из самых труднодоступных, наряду с Северной Кореей или Саудовской Аравией: туда можно или в составе делегации, или по приглашению друзей или родственников, или выйдя замуж за туркмена. Я выбрала первый вариант – родственников в Ашхабаде у меня отродясь не было, а за туркмена я пока решила не выходить. Хотя и это тоже не увеличило бы шансы на получение ценной туркменской визы.