Приемлемое соглашение (ЛП)

И Гермиона обнаруживает, что почему-то послушно следует его указаниям. А каждый шаг к столу словно приближает её к виселице.

В его длинных, унизанных перстнями пальцах белый, без каких-либо надписей конверт, который Малфой протягивает ей, как только она осторожно подходит ближе.

— Будьте так любезны, просмотрите содержимое очень внимательно, мисс Грейнджер.

Если раньше у неё просто дрожали пальцы, то теперь и руки ходуном ходят. Она опускается на стул (внезапно ослабевшие ноги не оставляют ей выбора) и, отогнув клапан конверта, извлекает глянцевый лист пергамента. Из груди Гермионы тут же вырывается короткий полузадушенный выдох, словно её ударили в живот. Конверт падает на пол.

«Всё кончено».

На чёрно-белой колдографии крупным планом изображена обнажённая пара на кровати. Извивающиеся движения навстречу друг другу пойманы в бесконечно повторяющейся временной петле на откровенно эротичном моменте: стройная женщина сидит верхом на своем партнере, её спина изогнута, голова откинута назад, а губы полураскрыты в неудержимом порыве страсти. Медленно она то скользит вверх, то опускается вниз, насаживаясь на толстый, колом стоящий член темноволосого мужчины, а тот тянется к мягко подпрыгивающим полушариям груди, накрывает их ладонями и начинает ласкать…

— Вы узнаёте кого-нибудь, мисс Грейнджер? — Люциус в открытую насмехается над ней.

Конечно, Гермиона узнаёт: женщина — она сама. А мужчина…

«Это случилось лишь однажды… Всего только один чёртов раз! Единственная дикая, пьяная, прекрасная ночь…»

Был её день рождения, и Гермиона заказала столик на четверых в новом роскошном ресторане отеля «Мерлин». Если разобраться, во всей ситуации сразу сквозила фатальная неизбежность случившегося: Рон так и не появился, Джинни умоляла освободить её от этой обязанности, потому что из-за беременности её часто и сильно тошнило…

— Как к вам попало это? — шипит Гермиона на светловолосого мага.

Она чувствует боль в душе, но это не вина и даже не страх разоблачения. Это унижение и стыд, растоптавшие воспоминание, которое с течением времени стало для Гермионы драгоценным, почти священным.

— Возможно, вы не знали, но портфель деловых стратегий моего предприятия включает в себя и инвестиции в гостиничный бизнес.

Отчаяние рвёт внутренности Гермионы стальными когтями.

— Отель «Мерлин»… ваш? — спрашивает она, горько усмехаясь.

— Я — владелец «Акцио Интернешнл».

«Ах, вот почему я никогда не связывала имя Люциуса Малфоя с «Мерлином». Отель — лишь малая крупица, дочерний филиал его многонациональной компании. Конечно, если бы я знала об этом, ноги бы моей никогда не было за его сверкающими дверями…»

Гермиону пробирает нервная дрожь, она шепчет:

— И что теперь?

Её спустили с поводка, но сковали цепями. Теперь она полностью во власти своего врага. Её собственная перспектива карьерного роста такого скандала точно не переживёт, но в данный момент Гермиона больше всего волнуется за Гарри. Она знает, как глубоко друг сожалеет о том припадке похоти; знает, как он обожает Джинни и буквально поклоняется сыновьям и маленькой Лили.

«Разоблачение уничтожит… всё. Кто я такая, чтобы разрушить его счастливый брак, только лишь потому, что мой собственный давно лежит в руинах?»

Люциус Малфой встаёт. Он с показной медлительностью защёлкивает расстегнувшуюся запонку, приглаживает точно подогнанный по фигуре пиджак и поправляет галстук. Он не торопится. Гермиона догадывается, что, терпеливо дожидаясь этого момента долгих десять лет, сейчас Люциус смакует последние минуты перед тем, как отдельные детали его мести, словно кусочки пазла, встанут на свои места.

С почти кошачьей грацией он неслышно крадётся вокруг стола и останавливается перед креслом, на котором неподвижно, словно ледяная статуя, и почти не дыша замерла Гермиона. Колдографии всё ещё находятся в её руках.

Малфой наклоняется и, решительно выдернув компромат из её оцепеневших пальцев, скользящим движением прячет его во внутреннем нагрудном кармане костюма. Тошнотворно сладкий запах его одеколона подавляет. Какое-то мгновение Гермиона даже опасается, что ещё чуть-чуть и её вывернет прямо на остроносые лакированные офисные ботинки Люциуса.

— А теперь, мисс Грейнджер… — произносит он, растягивая слова, и Гермиона неожиданно вспоминает маггловскую сказку про волка, который проглотил мешок муки, чтобы сделать голос мягче и шелковистей. — …что если мы заново начнём наши… переговоры…?

***

В тот вечер Гермиона возвращается домой, стискивая в руках совсем другое письмо. Пальцы всё ещё дрожат, но уже не от страха, а от ярости.

Она едва сдерживает истеричный смех, когда глазам её открывается жалкое зрелище: растянувшийся на их потёртом диване Рон топит себя в дешёвом виски и ещё более дешёвой жалости к себе. Он никак не реагирует на тот факт, что жена явилась домой позже обычного, и даже то, что дети вовсе отсутствуют. Гермиона задаётся вопросом:

«А заметил ли он хотя бы что-то из этого?»