Приемлемое соглашение (ЛП)

Ни произнеся ни слова, она вручает ему письмо и видит, как тревожная озабоченность на опухшем лице мужа сменяется облегчением, когда он обнаруживает внутри конверта расписку, избавляющую его от всех невыплаченных долгов, и документ, снимающий ответственность за любые совершённые ранее правонарушения.

Гермиона понимает, что до этого момента ещё никогда и ни к кому в жизни не испытывала большего отвращения. Даже к самой себе. А после сегодняшней унизительной встречи это уже о чём-то говорит.

Она стоит, презрительно наблюдая идиотское ликование мужа, а в сознании снова и снова прокручиваются события, ставшие завершением сегодняшнего дня:

«…она лежит на спине, ноги бесцеремонно закинуты на спинку огромного дивана, голова свешивается с кожаного сиденья вниз, рот заполнен до отказа, а в стянутое непрерывными спазмами горло медленно и непреклонно, с упорством механического поршня протискивается член Люциуса Малфоя… сладострастно вскрикивает от пронзающего с головы до пят постыдного удовольствия, пока он беспощадно вколачивается в её предательски сокращающееся лоно… раскрывает рот, задыхаясь от жгучей боли, когда он стискивает волосы в кулаке, не позволяя даже шевельнуться, пока горячее семя изливается на её лицо густой струей…»

И в то время как Гермиона вспоминает все унизительные, позорные детали собственной жалкой рабской покорности, её муженёк продолжает издавать какие-то отвратительные животные звуки торжества. Только проглотив ещё три порции виски, Рон догадывается, что надо бы спросить жену о том, каким образом ей удалось заполучить это письмо.

К тому времени Гермиона уже держит в руке чемодан. При виде столь легкомысленного, до глупости незрелого поведения мужа гнев её разрушается по кирпичику до самого основания, и она бесстрастно обращается к нему с порога:

—Я ухожу, Рон. Мы уходим. Дети уже у мамы, я заберу их к себе, когда найду квартиру.

Он реагирует не сразу. В течение довольно долгого времени Рон смущенно смотрит на неё затуманенными недоверием и алкоголем глазами, беззвучно шлёпая губами, как вытащенная из воды рыба. Затем лицо его как-то съёживается, становясь ещё более жалким.

— Ты-ы… ты… на с-мом деле ух-дишь… бр-саешь меня, Мион?.. — его смазанная выпивкой речь едва понятна. — …Ми-на?.. Д-рьмо… Миона?

— Да, Рон, я бросаю тебя, — отвечает она с холодным презрением. — Навсегда.

«Хватит с меня мужского эгоизма: безвольной, приспособленческой натуры Рона, хищных манипуляций Люциуса Малфоя … оскорбительного лицемерия Гарри, притворившегося, что между нами ничего не произошло… Это все эгоизм, чистый, незатейливый, не осквернённый совестью эгоизм. А потому… Никогда! Никогда больше я не позволю себя использовать».

Гермиона останавливается уже на пороге, последний раз окунаясь в прошлое.

— И Рон?.. Просто… блядь… повзрослей, наконец, чёрт тебя дери!

Дверь захлопывается за ней, окончательно ставя точку в их истории.