Приемные дети войны

— Вот добрейся и выходи слушать свое "радио".

— Хорошо. Мне еще Никитку надо побрить. А ты иди пока. А то — порежусь. И его зарежу.

— Шутки шутим?

— Чего?

— Иду-иду.

Сразу же после ухода девушки Никита мечтательно молвил:

— Красивая…

Коля потянулся ко лбу Никиты, якобы вознамериваясь проверить температуру.

— Перегрелся?

— Красивая, говорю, девка Поля!

— Ну, говори, говори…

— А что? Грудь! Стать! Понимать надо. Да ни хрена ты не понимаешь в женщинах — пацан еще.

— В них и понимать нечего!

— Салага! Без понятий никакую девку в себя не влюбишь. А чтобы влюбить, надо знать, что она ценит. А ценит она мужское отличие.

— Мужское?

— Мужское!

— И как оно выглядит?

— Э, нет! Вовсе не так, как ты подумал. А выглядит оно в виде медали, либо ордена.

— Тогда у нас здесь, в партизанах, никаких мужских отличий.

— В этом и заковыка… Жизнью рискуешь так же, как и на фронте. А отличий — нема, воюй — за "спасибо".

— При чем тут "спасибо"? Не за "спасибо" воюем, за себя.

— Оно-то верно, — не смущаясь, продолжил Никита. — Но какая из баб опосля оценит, что ты воевал "за себя"? Сначала они глаза вострят, потом уши, куда лапшу вешают. Вот я и говорю, без медали никак.

— Я тебе медаль из консервной банки вырежу. А то у тебя как с деньгами получается: "чужих" всегда много, а своих постоянно не хватает.

— Э, недопонимаешь, друг-человек! С медалью мужик куда ценнее в глазах бабы покажется. Вот я читал в наградной книжке. С медалью "За отвагу" — тебе бесплатный проезд полагается в трамвае. А это — что в наличии? Это большая экономия в семейной жизни.

— О-го-го! — присвистнул Коля от неожиданности. — Трамвай тебе понадобился. А ездил ли ты когда-нибудь на трамвае в своей деревне, Никитка?

— Не ездил.

— А потом, когда женишься?

— Что — "потом"?

— Проведут ли в вашу деревню трамваи потом?

— Была бы наградная книжка. А трамвай… Я за трамваем специально в большой город поеду, чтобы прокатиться разок. В самую Москву-матушку выберусь, медаль привешу и на подножку. А там и Полю задарма прокачу…

Коля не позволил партизанскому красавцу развить свою мысль, забил ему рот мыльной пеной, мазнул пышной кисточкой по щекам и взялся за остро отточенный кинжал, заменяющий опасную бритву.

2

Приближался полдень.

В пронзительно-голубом небе плавали редкие облака, невесомые и белесые, как ангелочки на рождественских открытках Третьего рейха.

Тени заключенных концлагеря, занятых благоустройством двора, становились все короче и неприметнее. Женщины думали о скором обеденном перерыве — пусть быстротечном, но все-таки перерыве в изнурительной работе. Они вонзали лопаты в смерзшийся песок, грузили его на тачки. То и дело слышалось:

— Сил моих нет, надорвусь я на песке.

— Пропади они пропадом, со своими указаниями!

Вася вкалывал вместе со всеми. Но чтобы не надорваться на погрузке песка, мысленно увел себя далеко от колючей проволоки. Вот он бежит по летному полю аэроклуба. Вот садится в свежевыкрашенный По-2 и взмывает под облака. Летит по направлению к Древнему Риму, в старые-престарые времена, на выручку Спартаку, окруженному войсками Красса. Но какая высь? Взгляд упирай не в небо, а под ноги, и копай себе, копай. Внезапно под лезвием лопаты мелькнул клочок серой бумаги, испещренный неровными буковками. Вася нагнулся, поднял листок. И вдруг его опалило: да это же листовка! Он поспешно спрятал ее за пазуху, оглянулся: как охрана? Нет, вроде бы пронесло — никто ничего не заметил.

Звонкие удары куска металла по рельсу возвестили о начале обеденного перерыва.

3

Из-за какого-то мальчишеского озорства или неподотчетного желания увидеть снова Полину, Коля заскочил к ней в землянку. И застал девушку за приготовлением к стирке.

— Каким ветром? — спросила она, резким движением головы откинув назад закрывающие глаза волосы.

— Собирайся!

— Куда?

— Замуж! — Коля чуть не подавился от распирающего его хохота. — Никитка влюбился в тебя. Все стены покрыл поцелуями. А признаться стесняется.

— А ты?

— Что — я?

— Ты не стесняешься?

— За Никитку не стесняюсь.

— А за себя?

— Еще чего!

— Вот когда надумаешь признаться за себя, тогда и приходи.

Коля, как ошпаренный, выскочил из землянки и долго еще проклинал себя, что сунулся не по адресу со своим дурацким розыгрышем.

В штабе партизанского отряда было накурено посильнее, чем в землянке у Никиты. Мужики неторопливо переговаривались, тяжело бросая слова:

— Костусь сказывал, печь у него развалилась. А починить некому.

— Хреново!

— Был бы наш Никитка в селе, он вмиг бы управился — наладил печь.

— Что есть, то есть. Печник от Бога!

— В деда пошел, что и говорить. Дед его, сказывали, мастер был, каких поискать.

С появлением Коли разговоры прекратились.

Анатолий Петрович, командир отряда, поднялся из-за бревенчатого стола и зычно провозгласил:

— Кончай перекур!

Подозвал к себе Сеню Баскина, механика-водителя Т-34 в прошлом, а ныне командира разведгруппы, неразлучного с танковым шлемом и синим комбинезоном:

— Сбегай за "языком".

— Есть!