Приемные дети войны

В дальнем конце палаты отворилась дверь, на пороге показалась медсестра Зинаида Арисова. Стараясь не шуметь, она прошла к детям, присела на краешек койки.

— Вася! — тихо сказала мальчику, чтобы не расслышала Клава. — Вам надо выбираться отсюда. Как можно скорее. Немцы готовят "черный список". Ни на что не жаловаться! Иначе задержат "до выздоровления". И — смерть. Понял?

— Я-то понял.

— Добейся, чтобы поняла это и твоя малышка.

Зинаида Арисова прошла на центр комнаты и обратилась ко всем:

— Приготовиться к обходу. Сегодня обход проводит доктор Зонтаг.

Имя доктора породило в палате то ли долгий стон, то ли зубовный скрежет. Этот эсэсовец с дипломом медика исцелял от любой болезни единственным инструментом — металлической палочкой. Ею ковырял в гниющих ранах. Ею проверял прочность зубов. Все делал ею.

Монотонный гул, поднятый упоминанием о Зонтаге, не мешал Клаве допытываться у Васи, каким секретом поделилась с ним тетя Зина.

Но что сказать ей? "Не хнычь, не жалуйся"? Это бесполезно. Сколько раз пробовал — не получалось. Хнычет, жалуется: "Когда придет моя мама?" Мама! Вот оно что — мама!

С таинственным видом Вася придвинулся к девчушке.

— Хочешь правду?

— Да-да!

— Но учти, это дико между нами.

— Да-да! Рыжик, что тебе сказала тетя Зина?

— Сюда приехала твоя мама.

— Мама! Мамочка!

— Тише ты, — шикнул Вася. — Это секрет, а ты орешь.

— Я больше не буду, Рыжик. А где мама? Почему ее не пускают сюда?

— Она ждет тебя в нашем бараке.

— Тогда я уже побежала.

— Так тебя и выпустили. Сначала скажи, что ты выздоровела.

— Я скажу, Вася, скажу. Где доктор?

— Смотри не перепутай.

— Не перепутаю. Я умная, я хочу к маме.

7

Володя крадучись продвигался за батарейцами. Шел по своему родному Славянску с настороженностью, будто вступил на минное поле. Стоит допустить лишь одну ошибку, и она станет роковой.

От встречного огня его прикрывал броневой щит пушки. Но немцы могли ударить не только вдоль улицы. От прицельных выстрелов сбоку и сверху мальчик был не застрахован. Попробуй угадай, из какого окна внезапно лупанет "шмайсер", со второго или третьего этажа? Справа или слева? Достаточно одной длинной очереди, чтобы срезать весь расчет. И второй, чтобы положить приданное ему отделение пехотинцев, проталкивающее орудие сквозь завалы битого кирпича и бетонных обломков.

— Навались! — рычали артиллеристы.

— Еще разок!

— Не идет, проклятая!

— А ты за ступицы ее, за ступицы!

— Дернули, не жалей плеча!

— Еще раз дернули!

— Не идет!

— Чтоб тебя!..

Пушка прочно застряла. Ни с места. Сколько ни бились над ней, вымотанные до предела солдаты, она скатывалась с холма из битых камней, перегородившего, как баррикада, улицу.

— Застряли! — сказал командир расчета Газетуллин.

— Эхма! Что делать будем? — сержант Вострецов, возглавляющий группы прикрытия, вопросительно посмотрел на капитана Вербовского.

— Воевать! А ну!.. Слушай мою команду!

Но отдать приказ не успел. Раздался хриплый лай пулемета, пули прошли наискосок от него, подняли фонтанчики снежной пыли над крошевом щебня.

Станкач бил с чердака здания, где располагалась полевая жандармерия. С чердака того самого дома, который поглотил Володину маму. Мальчик припал к орудийному лафету и дал короткую очередь по слуховому окну, из которого сыпался свинцовый дождь.

Отстранив наводчика, капитан Вербовский припал к панораме. Плавно завертелось колесико наводки. Пушка вздрогнула, выплюнула сгусток пламени. Ярким всплеском ударило по чердаку, полетели в разные стороны стропила. И крыша со скрежетом рухнула, погребая под собой вражеский пулемет.

Стремительным броском бойцы преодолели расстояние до атакуемого здания. Теперь, теснясь у фасада, они находились в мертвой зоне для засевших на верхних этажах автоматчиков. Но безопасности не было: их могли забросать гранатами. Все решали считанные секунды. Достигнув косяка входной двери, капитан Вербовский метнул в зияющую темень лимонку. Гулко грохнул взрыв, по живой плоти и стенам полоснули осколки.

Всем телом Володя ощутил вздрог двери и тотчас следом за командиром бросился внутрь каменного мешка. Плавающие в воздухе облака пыли размывали очертания предметов, таили различные неожиданности. Должно быть, и засаду. Под ноги лезли обрывки проводов, стреляные гильзы, пудреницы, отбитые головки фарфоровых пупсов и всякое, не имеющее военного значения барахло. Сквозь анфиладу комнат доносилось бормотание немецкого ручника МГ, потрескивание "шмайсеров", а с улицы — рокотание ППШ.

— Не толпиться! Рассредоточиться! Пошли! — отдавал короткие команды капитан Вербовский.

На пару с сержантом Вострецовым Володя вымахнул на второй этаж, рванул на себя дверь и очутился в центре полутемного и, по всей вероятности, длинного коридора.

— Разделимся, — сказал Вострецов. — Пойдем по обе стороны. Ты — направо. Я двину налево. И при любом подозрении шпарь очередями, от стены до стены, здесь и мышь не проскочит.