Приемные дети войны

"Немцы", сидящие, скинув ноги, на телегах, в подмороженных касках с отдающими холодком автоматами на груди, грели ладони под мышками и, без стеснения, с матерком, кляли трофейные пятипальцевые перчатки и мышиного цвета шинели на рыбьем меху.

— С такой амуницией — едри тебя в котень! — сунулись в нашу стужу!

— Дурье безмозглое!

— Блицкригу им захотелось! Думали — лето — осень — и покончат с нами своим криком.

— Пусть кричат теперь надрываются, когда им мордахи выморозит!

— С гусиной кожей на морде не очень-то покричишь. Надорвешься.

Сеня Баскин, командир группы, сидя позади фельдфебеля Клинберга, управляющего мотоциклом, оглянулся на взъерошенных, подрагивающих плечами партизан, и непроизвольно усмехнулся. "Ни дать ни взять, и впрямь похожи на фрицев, вкусивших русского морозца!" Он перевел взгляд на стриженый затылок двухметрового Генриха, на подсвеченные розовым огнем уши с вытянутыми мочками, торчащие из-под офицерской фуражки с высокой тульей. Невольно представил, как удобно было папочке этого долговязого немца таскать его за уши. И чуть было не прыснул. Но подавил в себе смешок и, чтобы не расхолаживаться, ткнул стволом "парабеллума" в спину водилы.

Фельдфебель Клинберг скосил глаза вправо от рогатого руля, на коляску, откуда на него, почти в упор смотрело дуло "шмайсера", лежащего на коленях "киндера"-переводчика.

Вдали, там, где большак сползал со взлобка в затянутый дымкой поселок, показались две размытые в воздухе фигуры.

"Патрульные!" — смекнул Коля.

Сами собой угасли разговоры. Напряженную тишину прерывал лишь глухой перестук копыт — чок, чок, чок!

Фельдфебель Клинберг притормозил рядом с патрульными и начал что-то выговаривать, сумрачно раскатывая хриплое "р-р-р".

Сеня сдавливал разгоряченную рукоять "парабеллума" в кармане шинели, испытующе посматривал на Колю: все ли делает немец правильно, согласно уговору?

Коля незаметно кивнул.

— Яволь! Яволь! — выдавливали охранники, внимая начальственному тону фельдфебеля. А он отчитывал их за неряшливый и сонный вид, требовал повышенного внимания, предупреждал, что партизаны могут оказаться в такой близости, что они и не представляют себе.

Бдительности это им не прибавило. Они покорно повторяли свое "Яволь! Яволь!" и виновато шмыгали носом.

— Герр фельдфебель, нам пора! — Коля напомнил о себе двухметровому Генриху.

Заурчал мотоциклетный мотор, мимо коляски проплыли обморочной белизны лица солдат. Минуту спустя, когда с патрулем поравнялась первая подвода, послышался придавленный вскрик — один, второй. Коля не обернулся. Зачем ему смотреть на оттаскиваемые за обочину трупы с торчащими из груди черенками ножей? Только и молвил, но так, чтобы его отчетливо услышал двухметровый Генрих: "На войне как на войне".

Бобровичи, в снегах до бровей, с дымовыми шпилями над крытыми соломой и кое-где черепицей избами, жили, затаясь в полудреме. Их часы будто бы остановились. У Коли как раз наоборот — его часы с особой тщательностью отсчитывали каждую секунду.

Окраинные дома уже позади. Окна — бельма. Ни одного надышенного глазка. Значит, спят…

Впереди — маслозавод. Вот он, одноэтажный домик, похож на казарму. А вот и часовой. Обхватил плечи руками. Притоптывает. Заморозился, видать, как чурбак. Снять такого — одно мгновение…

Двухметровый Генрих… Как он? Настороже. Интересно, какой он сюрприз готовит? А иначе и быть не может. Чего ради согласился участвовать в операции?

Справа, метрах в тридцати-сорока от маслозавода, конторка. До войны — понятно — в ней сидели директор, бухгалтер. А сейчас? Тоже понятно — немцы, из охранного подразделения.

Ага! Приметили нашего Генриха. Зажгли свет в домике. Сейчас покажется встречающий. А вот и он. Звание? Унтер-офицер. Хлеба с солью, надо полагать, нам не поднесут. Хотя…

Вот это называется влипли! Унтер приветствует нашего фельдфебеля с прибытием. И приглашает на завтрак. Что? Что? Какой к черту завтрак? А вот какой: завтрак для командного состава. Это получается и для меня. Фельдфебель поспешно соглашается, слазит с мотоцикла. Ну и история! Вырядили меня из-за знания немецкого языка в мундир ефрейтора! Меня — не Сеню! Думали, так правильно. А вышло все кувырком. Что теперь делать? Не отказываться же, право… Но и торопиться… К смерти спешить не надо, она сама приходит по адресу…

А что у нас? Михась со Степкой уже откололись от общей группы. Действуют по уговору. Сейчас подойдут к часовому, предложат ему сигаретку. Он и пикнуть не успеет…

А Сеня? Сеня тотчас управится с унтером. И долой завтрак, да здравствует победа! Но чего-то он тянет… Тянет Сеня… А фельдфебель — наоборот. Уже у конторки, и оборачивается с улыбочкой гнусной, меня зовет. Меня? Зачем я ему понадобился? Идти? Сеня толкает в спину — "иди!".

Вот дверь в конторку. А вот уже и комната. Слева печь. В центре стол. Запах какой! Запах! Не иначе — куриный бульон в кастрюле. А это что? Это… Ах, ты гад! Это Клинберг! Оказывается, не я ему понадобился, а мое оружие…

Коля резко отскочил в сторону от внезапно выброшенной руки фельдфебеля, пытавшейся выхватить у него автомат. Машинально выкрикнул:

— Хенде хох!