Приемные дети войны

— Пусть Полина самостоятельно за себя обижается. Нашелся защитник! Я теперь, как вернулся с моста, выгляжу чисто "жених женихом" — так сказал Анатолий Петрович. Значитца, и свадьба теперь недалека. Вызовет он Полину к себе, скажет: так, мать, и так, хватит крутить хвостом, пора идти за Никитку.

— А ты, конечно, рад стараться, — усмехнулся Коля. — А не кажется ли тебе, балабол, что над тобой просто немного подшучивают?

— С какого резона?

— А с такого! Уж такой ты человек.

— Какой — такой?

— Не совсем обыкновенный. С малой придурью. Быть рядом с тобой и не подшучивать — просто не получается.

— Сам дурак! — беззлобно бросил Никита. Ему импонировало, что он не совсем похож на других. А что до "придури", так в ней тоже нет ничего худого. Это вроде родимого пятна — его отличие.

— Я дурак, ты с придурью, — засмеялся Коля. — Отличная компания!

— Но у тебя преимущество.

— Да?

— Ты стихи пишешь. Напиши обо мне, я Полине подарю. Будет свадебный подарок. Замуж пойдет, так сказать, за заслуженного…

— В стихах воспетого, — подхватил Коля.

— Воспетого… — радостно повторил Никита. — Напишешь?

— Война! Музы замолкают, когда говорят пушки.

— Э! Не ерунди! Мне не музы нужны, а стихи.

— Подари ей цветы.

— Что ты понимаешь? Цветы под ногами растут. А стихи…

— Ладно, будут тебе стихи. Только… Только под стать твоему характеру.

— С придурью?

— С придурью…

И стихи появились в "Боевом листке".

Никитка — парень из деревни.
Он — конюх, хлебороб, печник.
Характер у него не вредный.
Он драться, право, не привык.

Война! Она столкнула рати.

А он, Никитка, в дни войны
Лежал пластом, лежал в кровати —
Ильюше Муромцу сродни.

Забыты раны. И с перины

Никитка встал на вражью рать.
И начал — богатырь былинный! —
Врагов в могилу загонять.

Он бился, коль его взбесили,

Среди лесов, среди полей.
Спасал он честь родной России,
Великой матери своей.

Он дрался яро, дрался с пылом —

Живой, хотя сто раз убит.
И сердце, как от века было,
Никитке заменяло щит.

России дивные просторы

Всегда прельщали жадный глаз.
И наступали вражьи своры.
И покорить стремились нас.

Шли на рысях — легко и лихо.

Казалось, нет врагов страшней.
Но порождало вражье иго
Не страх слепой — богатырей!

Они до неба вырастали,

Уничтожали смертью смерть.
И погибали вражьи стаи.
Так было, есть и будет впредь!

2

Новый замполит командира дивизиона Захаров, присланный заменить арестованного в Славянске, на собственной квартире, капитана Вербовского, нервно ходил по комнате, взад-вперед у окна, выходящего на деревенский двор. Руки его, закинутые за спину, были плотно скреплены в замке. Папироса в углу рта давно погасла, но офицер этого не замечал.

Володя Гарновский с виноватым видом следил за командиром. Он ощущал в коленках мелкую дрожь, как в былые времена, когда ему перепадало от отчима. И чувствовал себя напроказничавшим ребенком, хотя ничего непотребного не натворил.

— Надо ехать, а ты упрямишься, — недовольно говорил капитан Захаров. — Подумай — суворовское! Офицером станешь.

— Сначала война! — буркнул Володя.

— Мы и без тебя кончим войну!

— Со мною быстрее!

— Он еще шутит, — проворчал капитан Захаров, подпалил зажигалкой папиросу и испытующе уставился на парнишку. — А мне не до шуток.

— Война, — Володя попробовал попасть в тон.

— Да, не война, сынок, а Особый отдел! Наведывался тут особист, все о тебе выспрашивал.

— Из-за Бориса Симоновича?

— Из-за него. Что он говорил, какие указания давал тебе?

— А ничего он мне не говорил!

— Это я и сказал особисту.

— Поверил?

— Он из моих старых знакомцев. Вместе из окружения выходили в сорок первом.

— Понятно.

— Сделал вид, что поверил. И ты поверь, он сам порекомендовал отправить тебя в суворовское, от греха подальше. А то вместо него пришлют другого, и начнет копать…

— Товарищ капитан! На войне как на войне! Иди знай, доживешь ли до другого. А там, в суворовском, заполняй анкету: папа, мама, под чьим началом служил? И… сами понимаете…

— Может, ты и прав. Иногда лучше пересидеть под бомбами.

— Разрешите идти?

— Подожди! Никому ни слова о нашем разговоре.

— Не маленький.