Приглашение в космос

…С доктором технических наук, профессором и академиком Российской Академии космонавтики Михаилом Николаевичем Бурдаевым мне довелось встретиться, когда он уже перешел из отряда в отдел, готовящий космонавтов к проведению в космосе научных исследований и экспериментов. Любимой своей баллистикой он тоже продолжал заниматься, но уже вне службы. Мы много говорили о нашей космонавтике, о ее ошибках и достижениях, прошлом, настоящем и будущем. Об экстремальных ситуациях в космосе и на Земле. Тут он вдруг вспомнил об одной из них, в которую попал однажды в небе.

Во время затяжного прыжка с парашютом вошел в сильнейшее вращение, отчаянно боролся с ним и не спешил раскрывать парашют, поскольку в такой динамике стропы его могут переплестись, и купол не раскрыться. Это за него сделал автомат, но уже на высоте 500 метров. И парашютные стропы скрутились-таки, как он и опасался. Оставалось несколько секунд, чтобы что-то сделать. За это время Бурдаев успел очень многое пережить, передумать, но страха не было. Билась в голове только отчаянная мысль: «Как же это я, такой развитый, умный, способный – и вот сейчас расшибусь в лепешку?! Думай, думай!!! Ищи выход». И он его нашел. Успел всунуть руки в переплетенные стропы, растянуть их и ускорить обратное раскручивание купола. Между ударом о воздух купола и ударом ног о землю прошла всего секунда. Начни он распутывать чуть позже, было бы наоборот.

Я не мог не задать ему вопроса, который мучил меня с тех пор, как я узнал о его необычной космической одиссее. А если бы сейчас предложили такой полет в один конец – полетел бы?

– Непременно! – не задумываясь ответил он. – И с еще большим желанием и основанием, чем раньше. Мне теперь вообще терять нечего – седьмой десяток идет. Но возвращаясь к тем годам и тому моему заявлению лететь к Марсу или Луне без возврата, я хочу повторить: то была не поза, не обреченность, эпатаж или безумие. Эта была норма военного человека и профессионала, желающего реализовать себя в самой высокой задаче.

Как-то уже после ухода из отряда космонавтов Бурдаев направлялся вечером с космонавтом Г. Береговым к нему в гараж, и тот вдруг сказал:

– Ну что ты, Миша, себя ешь из-за того, что не полетел?

Сильно удивленный такой постановкой вопроса, тот оглядел себя с ног до головы и возразил:

– Почему «ешь»? Вроде немного съел-то…

И после неловко повисшей в воздухе паузы, не вдаваясь в подтекст разговора, серьезно продолжил:

– Посмотри, сколько я уже сделал, чего достиг после того, как меня списали с должности космонавта! Стал доктором наук, профессором, действительным членом Академии космонавтики – в ней ведь нет не летавших космонавтов, а я попал в первый же набор. Это за четыре-то года! А если бы эту энергию, эту силу удалось обратить на пользу нашему космосу для созидательной работы там?!

Береговой тогда замолчал. Сказать на это было нечего.

– Самая страшная, невыносимая ситуация, с которой мне пришлось столкнуться, – воскликнул вдруг Бурдаев в разговоре со мной, – это все пребывание в нашем отряде космонавтов. Нет, не бесконечное ожидание желанного полета и даже не сводящая с ума неопределенность в твоем положении. А то, что летят в космос люди, хуже тебя подготовленные, менее знающие и умеющие! Это оскорбительно и унизительно, когда ты отлично знаешь, чего стоишь, (а я знаю это дело, я – специалист, ученый, организатор, творец!), но сидишь, сидишь, сидишь…

Он снова помолчал, а потом продолжил явно больную для него тему о своем восприятии отряда космонавтов, но уже несколько в ином ракурсе:

– Десятилетиями наблюдать эту необъективность, терпеть оскорбления, а потом видеть, как те, кто мало заслуживает полета, становятся героями. У них – деньги, дача, машины, книжки, слава. Это все игрушки, конечно, но это ведь все кому-то надо! Кто-то ради них готов на любые подлости. И, самое главное, наше основное дело от этого очень много теряет…

Он опять задумался и снова заговорил на живую для него и после стольких лет тему опять в ином, на этот раз каком-то особом, человеческом измерении. Заговорил, как будто сам с собой:

– Возможно, они полетели потому, что понимали: если не полетят, то останутся никем, а я… все равно реализуюсь в жизни. Что и произошло в итоге…

– Но я и сейчас полетел бы! – вдруг вырвалось у него снова. – А перед этим использовал бы все средства, чтобы вернуться. И если бы их не было – все равно пошел бы на это! Поверьте, то не очередной жест отчаянья или жажда славы – это осознанное желание человека, стоящее на накопленном профессиональном опыте…

В августе 2002 года Михаил Николаевич Бурдаев отметил свое семидесятилетие. Несмотря на пенсионный возраст, он ведет активнейшую жизнь: работает в Звездном городке, готовит молодых космонавтов к полетам, пишет книги, выступает с докладами на конференциях. В общем, продолжает трудиться на наши космические программы. И… готов к полету.