Пригласительный билет

— Опять Прохорчук! — горестно восклицали в редакциях. Однако стихи главбуха способствовали успеху его чисто романтических увлечений. Именно благодаря ореолу поэта жена председателя облпотребсоюза, убывшего на республиканское совещание, разрешила Николаю Гавриловичу навестить ее в тихий летний вечер.

Отправляясь на свидание, лирический главбух, как человек воспитанный, из лучших побуждений захватил с собой букет цветов, средних размеров торт с кремом, бутылку десертного вина и, вдохновенный, переступил порог председательского особнячка на нешумной и непыльной улице.

На первых порах романтическое свидание шло в духе всяческого взаимопонимания. После чтения стихов, посвященных хозяйке дома, Олимпиада Корнеевна и Николай Гаврилович за столиком у торшера обстоятельно обсуждали события в Южном Вьетнаме. Лежавшая на ковре домашняя овчарка Друг спокойно созерцала беседующих, ибо находила, что ни стихи, ни тема беседы ничем не угрожают доверенному ей семейному очагу. Но стоило главбуху-поэту протянуть руку к талии Олимпиады, чтобы под звуки магнитофона сделать первые па блюза, как семейный страж вежливо, негромко, по предупреждающе зарычал.

— Успокойся, Друг, — озабоченно произнесла хозяйка, увлеченная танцем.

Однако знающий свои обязанности Друг, ощетинившись, приблизился к левой штанине романтика и вторично предупредительно рявкнул. Чтобы избавиться от надоедливого стража, Прохорчук стал уводить свою даму подальше, в глубь комнаты. Друг не отставал. Тогда догадливый главбух-поэт решил переместиться с партнершей в соседнюю комнату, чтобы танцевать там за закрытой дверью.

Но блюститель порядка был не менее догадлив, чем романтик, и пресек подобное коварство в корне, вцепившись зубами в штанину романтика. При этом взволнованный Друг, очевидно, не рассчитав, захватил часть икры хитреца.

Главбух, конечно, чисто инстинктивно попытался наказать ретивого хранителя семейных устоев ударом правой ноги, но Друг, также инстинктивно, успел вцепиться в правую штанину гостя и, опять же в пылу, захватил часть правой икры.

Первая реакция поэта свелась к ужасающей мысли: «Пропали выходные брюки!» Ужаснулась и Олимпиада Корнеевна. Всплеснув руками, она трагически воскликнула: «Что вы наделали?! Смотрите, на паркете кровь!» Тут же устремилась на кухню за тряпкой, чтобы спасти навощенный паркет.

— Стойте на месте, — явившись в фартуке, с тряпкой в руке, приказала Олимпиада прижатому к дверям гостю, которого сторожил Друг. — А то вы мне своей кровью весь паркет испортите.

— Уберите эту проклятую собаку! — громко потребовал романтик.

— Что за выражение — проклятая собака? А еще поэт! — обиделась за питомца хозяйка, продолжая неистово тереть тряпкой запятнанные места.

Друг, удостоверившись, что гостю сейчас не до лирики, вернулся на свое место. Воспользовавшись перемирием, Прохорчук ринулся вон из комнаты, на улицу. Следует упомянуть, что главбух был мнителен, как оперный тенор, и глуп, как гостиничные правила. На улице его посетила устрашающая мысль: а вдруг эта овчарка взбесилась? Тем более, что Олимпиада, действуя тряпкой, упомянула: «Друг, ты, наверное, с ума сошел! Зачем ты хватал гостя за штаны?»

С рваными штанинами и покусанными икрами Прохорчук побежал на станцию «Скорой помощи».

— Кто вас покусал? — без всяких эмоций спросил дежурный врач.

— Конечно, собака. Только что…

— Чья собака?

Подавленный главбух уже хотел назвать Друга, но своевременно осекся. Как он может сказать, чья собака, если дежурный врач — родной брат его начальника, супруга Олимпиады?!

— Не знаю, чья… Наверное, бродячая! — выпалил поэт.

— Бродячие так не кусают. У них другой подход. Бродячая кусает один раз и удирает. А ваши штаны и икры терзала сторожевая. Мы вас не отпустим, пока не скажете…

Не помня себя, романтик сорвался с медицинской кушетки с целью прибегнуть к помощи другого медучреждения. Вырвавшись из рук врача «Скорой помощи», он побежал по улочке особняков. Но за ним на тихом ходу следовала машина с красным крестом. Из открытого окошечка слышался голос дежурного врача:

— Чья собака?

— Вас это не касается! — фальцетом выкрикивал Прохорчук.

— Вы можете взбеситься.

— Это — мое личное дело, — отвечал романтик.

И тут случилось невероятное: Прохорчук резко повернул назад и хромающим галопом побежал в сторону особняка председателя облпотребсоюза. Он вспомнил, что на спинке стула в комнате, где пролилась его кровь, остался пиджак выходного костюма. Явиться домой с покусанными икрами — еще туда-сюда, это можно объяснить хотя бы бездеятельностью горсовета, который якобы не ведет борьбы с бродячими собаками, но как объяснить, где ты оставил свой пиджак?

Вновь увидев своего клиента, Друг поднялся и с чисто профилактической целью зарычал. «Два укуса и две рваные штанины тебе мало?» — слышалось в его рыке.

— Отдайте пиджак! — потребовал с порога романтик. — Приглашаете гостей и натравливаете на них собак. Мы с вами поговорим в другом месте, — выпалил поэт.