Пригнись, я танцую

В ее глазах скапливаются слезы, и Том улыбается, чтобы подбодрить. Он не хочет ничьих слез о себе: наоборот, единственное желание – это чтобы воспоминания о нем были радостными. Особенно у Бекки, у нее и без его смерти много дерьма в жизни.

– Все будет хорошо, – обещает Том. – И заметьте, отец Ричардс добился, чего хотел: мы все помогли друг другу.

– Да пошел он в жопу, – отворачивается Зак. – Мы сами это сделали.

Прощаясь со своим клубом «Завтрак», Том обнимает их обоих с благодарностью, пытаясь молча показать все тепло, которое чувствует. Незнакомые люди стали его новыми друзьями, единственными, с кем всегда можно было быть откровенным, как бы паршиво себя ни чувствовал. Теми, к кому он приходил со своими настоящими страхами, кто чувствовал то же, что и он.

В церковь они заходят вместе и на последней в его жизни мессе сидят притихшими. Том вместо молитв повторяет одну и ту же просьбу: дать ему смелости сделать все правильно. Не предать себя, не позволить страху управлять, не струсить в последний момент. Ему так нужна эта пресловутая сила духа, потому что на волевых он больше не справится.

Кажется, сегодня вся церковь его провожает: здесь особенно спокойно и даже как-то благостно. Проблемы и переживания остаются за воротами, и впервые за долгое время к Тому приходит то самое чувство, много лет назад определившее его отношение к вере: умиротворение. Словно Бог дает ему то, о чем Том так просил.

Дорога домой выдается долгой: «Индиго» намертво застревает в необычной пробке у Уильямсбергского моста. Том понимает, что в его списке людей, с которыми нужно поговорить, не хватает еще одного человека: мамы. Они не виделись уже почти восемь лет, и это всегда было одной из вещей, о которых он жалел.

Может, прошло уже достаточно времени и ей удалось его простить?

Сколько бы телефонов Том ни сменил, номера мамы и Джун он не удалял никогда. Так что, быстро пролистав адресную книгу до нужной буквы, он просто нажимает на кнопку звонка. В динамике слышатся долгие протяжные гудки, один, другой… Вряд ли мама знает его нью-йоркский номер, так что должна снять трубку.

– Алло, – слышится такой знакомый, хоть и постаревший голос.

– Привет, мам, – улыбается Том, игнорируя сигналящие машины со всех сторон. – Это я.

– Кто?

– Твой сын Том… Мама, ты вообще помнишь, что я есть?

– Я сказала тебе тогда, у меня больше нет сына. Что тебе нужно?

Сердце рвется на куски, и все, что он чувствовал в церкви, растворяется в автомобильных гудках и ее суровом тоне.

– Я умираю, мам. У меня рак, мне осталось всего пару месяцев… Я только хотел поговорить.

– Это Господь наказывает тебя за грехи, – с отвращением отвечает та. – Ты преступник, предал свою семью, бросил свою страну. Мне не о чем с тобой говорить.

– Некоторые вещи не меняются, да? Просто скажи, как Джун. У нее все в порядке? Мам, рак – это генетическое… Пусть Джун регулярно проверяется, ладно?

Ответом ему служит короткий сигнал отключения звонка.

Том снимается с места, горько улыбаясь своему будущему. Можно жениться и стать достойным членом общества. Можно сколько угодно быть молодым гением, изобретать полезные вещи, поднимать машины в воздух… но мама никогда не забудет тот факт, что все это произошло на украденные когда-то деньги. И не простит капли крови на них.

Наверное, это и к лучшему. Так и нужно. Легче, когда она бросает трубку. А то прилетела бы, рыдала, избивала Леона за его поведение, уговаривала Кэтрин на то, чтобы начать экспериментальное лечение, грозила бы клинике судами… Кому это надо?

Кому вообще нужна нормальная мама, которая принимает сына таким, какой он есть, с его проблемами и сложностями? Как бабушка у Гэри и Джека или хотя бы как у Леона – беспомощная и глупая, но которая хотя бы разговаривает с ним?

Порывшись в телефоне еще немного, Том с надеждой набирает другой номер. Трубку берут после второго гудка.

– Том? – раздается в динамике теплый голос. – Все в порядке?

– Добрый день, миссис Ким, – улыбается он. – Просто позвонил узнать, как у вас дела.

Глава 53. Зануда

Хейли оглядывается, словно впервые видит пиццерию, в которую они пришли. Это всего в паре зданий от клиники, но они ни разу не обедали вне столовой. Сегодня Кэтрин не готова ничего обсуждать посреди толпы других врачей и медсестер: у них всех ужасно длинные уши, а ей необходим серьезный разговор.

– Мы хотим набрать пару кило вместе или нам нужно поболтать без греющей уши Саванны? – уточняет Хейли.

– Поболтать, – кивает Кэтрин. – У меня есть новость, которую я никак не могу осознать, так что… мне нужна подруга.

– Тогда заказываем одну пиццу на двоих.

Она слишком долго все взвешивает и уже немного устала от собственных мыслей. Так и не сказала ничего Тому, потому что не решила сама, и с каждым днем это кажется все менее честным: так можно дотянуть до слишком большого срока. Раньше казалось, что двадцать три недели беременности – очень много, но вот у Кэтрин уже седьмая, а она до сих пор не может понять, что чувствует по этому поводу.