Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

— Надо сразу выпить все до дна. Такой здесь обычай.

Тони, стараясь не распробовать, залпом выпил темную жижу. Но пойло было не такое уж противное, крепкое и мутное, как почти все напитки, которыми его угощали в Бразилии, зато с привкусом меда и черного хлеба. Он раскинулся в гамаке, испытывая давно забытое блаженство. А что, если в это самое время поисковая партия разбила лагерь в нескольких часах ходьбы отсюда? Он согрелся, его стало клонить ко сну. Песня то набирала темп, то снова замирала, и так до бесконечности, как литургия. Ему поднесли еще одну горлянку с пивари, он и ее осушил до дна. Когда пай-ваи начали танцевать, он раскинулся в гамаке и стал наблюдать за мечущимися по кровле тенями. Потом закрыл глаза, вспомнил Англию, Хеттон и заснул.

Проснулся он в индейской хижине с таким ощущением, словно сильно переспал. Он взглянул на солнце и понял, что дело идет к вечеру. Поискал глазами часы, но, к его удивлению, на руке их не оказалось. По-видимому, оставил дома перед вечеринкой, решил он. Наверное, здорово перепил вчера. Коварное пойло.

У него болела голова, и он испугался, как бы лихорадка не вернулась. Встал и обнаружил, что с трудом держится на ногах; его шатало, в голове был сумбур, как в те первые недели, когда он пошел на поправку. Пока он пересекал саванну, ему пришлось не раз останавливаться, закрывать глаза, глубоко дышать. Когда он пришел домой, мистер Тодд был уже там.

— А, друг мой, вы припоздали на наши чтения. У нас не найдется и полчаса до темноты. Как вы себя ощущаете?

— Мерзко. Мне нехорошо от этого пойла.

— Я вам кое-что дам, и вы сделаетесь лучше. В лесу есть всякие зелья — и чтобы разбудить, и чтобы усыпить.

— Вы не видели мои часы?

— Вы их схватились?

— Да. Мне казалось, я их надел. Знаете, я ведь никогда так долго не спал.

— Да-да, разве что в возрасте младенца. Знаете, сколько вы спали? Два дня.

— Чепуха. Не может быть.

— Нет, правда. Вы очень долго спали. Это большая жалость, потому что вы миновали наших гостей.

— Гостей?

— Ну конечно. Надо сказать, я очень развеселился, пока вы спали. Три человека издалека. Англичане. Это очень большая жалость, что вы их миновали. И для них тоже: им так хотелось повидать вас. Но что я мог сделать? Вы спали могильным сном. Они приехали очень издалека, чтобы найти вас, и раз уж вы не могли их повстречать, я решил, что вы не рассердитесь, если я отдам им ваши часы на память о вас. Они желали отвезти что-нибудь ваше в Англию: там за сведения о вас их обещали благодарить. Часы их очень обрадовали. И еще они сделали несколько фотографий крестика, которым я заметил ваше прибытие. Он их тоже очень обрадовал. Их все радовало. Но я не полагаю, что они к нам еще раз приедут, — у нас здесь очень одиноко… кроме чтения, никаких радостей… Я не полагаю, чтобы к нам еще кто-то приехал… Не надо, не надо так, я вам дам одно зелье, оно вас улучшит. У вас больная голова, верно?.. Сегодня мы не будем читать Диккенса… Зато завтра, послезавтра и послепослезавтра… Давайте перечитаем еще раз «Крошку Доррит». Там есть такие места, когда я их слышу, я не могу осушать слезы.

7. Английская готика III

Легкий ветерок в осыпанных росой садах; холодное солнце над лугами и рощами; в аллее на вязах набухли почки; зима в этом году была мягкая, и весна пришла рано.

В вышине часы в окружении горгулий и крестоцветов торжественно отбили четырнадцать ударов. Была половина девятого. Последнее время часы капризничали. Они числились в том списке недоделок, которыми Ричард Ласт собирался заняться, едва выплатит налог на наследство, а чернобурые лисицы начнут давать прибыль.

Молли Ласт пронеслась по аллее на двухцилиндровом мотоцикле; брюки и волосы у нее были заляпаны отрубями. Она кормила ангорских кроликов.

На посыпанной гравием площадке перед домом возвышался новый памятник, обернутый флагом. Молли прислонила мотоцикл к подъемному мосту и побежала завтракать.

После воцарения Ричарда Ласта жизнь в Хеттоне приобрела более трудовой, зато и более упрощенный характер. Эмброуз остался на своем посту, но лакеев уволили; всю работу по дому выполняли Эмброуз с мальчиком и четыре служанки. Ричард Ласт именовал их «костяком нашего персонала». Когда с деньгами станет посвободнее, он наберет еще челяди, а пока к закрытым парадным апартаментам с забранными ставнями окнами прибавили столовую и библиотеку; семейство ютилось в малой гостиной, курительной и бывшем кабинете Тони. Кухонными помещениями по большей части тоже не пользовались, а в одной из буфетных поставили весьма современную и экономичную плиту.

К половине девятого все семейство, кроме копухи Агнес, которая неизменно опаздывала на несколько минут, спустилось к завтраку; Тедди и Молли уже час назад ушли из дому, она — к своим кроликам, он — к чернобурым лисицам. Тедди исполнилось двадцать два, он жил дома. Питер еще учился в Оксфорде.