— Да нет, она в порядке. Тоже просто не тянет на разминку. — Они, сблизив головы, сняли колесо и принимаются устанавливать запаску. Парень, понизив голос, объясняет — По правде сказать, мы с ней так наразминались, дух юн. — И смеется: — Хи-хи-хи!
Колесо надето, парень затягивает гайки.
— Классная у тебя тачка. Ты проповедник или держишь похоронное бюро?
— Ни то и ни это. Я музыкант.
Юнец тихо присвистнул:
— Это что же, музыканты столько загребают, хватает на такую телегу? Надо будет и мне подучиться музыке. Разъезжаете небось повсюду, знаетесь со столичными бабами и все такое прочее?
— Точно.
Парень оглянулся на девчонку и сказал громко:
— Но все равно, хоть весь мир исколесишь, а лучше моей Джози не сыщешь.
Она стоит, волосы встрепаны, юбка мятая, туфлишки старые, стоптанные. Некрасивая и пьяная. Завтра утром будет, наверно, петь на хорах в маленькой деревенской церквушке, а вечером под дробное стаккато радионовостей мазать бутерброды в закусочной.
Билли развинтил домкрат и собрался уходить.
— Ведь верно же, хороша куколка, а?
— Да, я тебя понимаю, приятель. У меня тоже есть милая вроде твоей, в Нью-Йорке живет.
Билли на ходу, не оборачиваясь, машет им рукой. Захлопнул багажник, сел за руль. Выехал на дорогу.
Эрл насвистывает.
— Ну как, облегчил душу? — спрашивает он, не поднимая глаз.
— А это еще зачем? — Билли кивает на револьвер.
— Да вот, вспомнил, что надо бы почистить. Целый год нечищеный лежит. — Потом, помолчав: — Отец мне говорил, что одними улыбками да добротой в этом мире не пробьешься. Иной раз, он говорил, протянешь руку помощи, а тебе ее раз, и оттяпают.
Билли прохватила дрожь.
— Убери, Эрл, прошу тебя.
— Ладно, ладно, успокойся. А знаешь, пока ты там играл в доброго самаритянина, я песню докончил. Вот послушай, свояк.
Эрл напел вступление, задержал ноту — и повел мелодию через ослепительный солнечный день, потом повторил в меркнущем предвечернем свете. Дальше она поднялась к переходу — к золотому крутому мостику, помедлила и снова метнулась к начальной теме, в которой теперь открылись новые возможности: запахи соснового бора после дождя и зеленый луг, а на нем пара косуль, замерших у опушки. И светлая улица, радуга нефтяного пятнышка на мостовой, и чей-то смех, как блестящая монетка, волчком кружащаяся у ног. Да, и это все тоже.
А вот заносчивая девчонка, гордо шагающая по улице, крутя аппетитными ягодицами под желтой тканью, — эта девчонка у Эрла потерялась. Вернется еще, конечно, вернется, чтобы пройтись в другой песне, в другом ритме. А здесь она только распалила вдохновение Эрла, чтобы он смог подключиться к замыслу Билли. Задала настроение.
Они поют вдвоем, от начала и до конца, убыстряя, замедляя. И при каждом проведении пробуют другие гармонии — здесь больше басов, там тромбоны выше. К тому времени, когда на горизонте проступили очертания холмов Медайны, у них уже проработаны почти все партии.
— Готово! — произносит наконец Билли и с облегчением шлепает ладонью по баранке.
— Здорово получилось, — говорит Эрл.
— Думаешь, нашим понравится?
Эрл смотрит в боковое окно и зевает. Может, еще удастся минут двадцать покемарить до въезда в город.
— Чего ты зря беспокоишься, Билли? Еще бы им не понравилось. Я бы на них посмотрел. Мы с тобой выложились, как могли. Сегодня после обеда пройдем с ребятами, потом еще раз — в Питтсбурге и, может быть, к Филадельфии подготовим новый номер. Я уже слышу, какое соло выдаст Стиляга…
Эрл откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза.
Мимо кляксами тусклых красок мелькают машины, деревья, убранные кукурузные поля. Каждые тридцать метров — рекламный щит. Одна реклама Билли понравилась:
Бритвенный крем
Нужен всем,
И не спрашивайте зачем.
Он радостно смеется и начинает насвистывать. Машина на полном ходу влетела в полосу утреннего тумана. Билли напрягся. Он ведет машину, пригнувшись к баранке, почти касаясь лбом переднего стекла.
— Эрл, проснись. Я должен тебе кое-что сказать.
— Отстань. Скажешь за завтраком.
Глаза у Эрла по-прежнему закрыты.
— Да нет же, срочное дело. Я сейчас только вспомнил. В Дейтоне, во время второго антракта. Я вышел подышать воздухом, сделать пару затяжек, ну, ты понимаешь. Люди подходили, говорили, как им понравилась наша игра. Ну, я с ними разговариваю и вдруг вижу, женщина, небольшая такая, в рыжем парике, стоит в сторонке и поглядывает, видно, хочет что-то сказать. Дождалась, когда рядом никого, и быстренько так ко мне подходит, будто птица прыгает: скок-скок, остановка, и снова скок-скок. Рассказала, что любит музыку, бывает, мотив какой-нибудь пристанет и не отпускает…
Эрл открыл один глаз:
— Ну да, и она хочет взять к себе в дом эдакого симпатичного мужчинку вроде тебя, чтобы играл ей дни и ночи напролет.
— Нет, нет. Ничего такого. Хотя можешь мне поверить, я-то именно этого ожидал.
Билли, все так же вытянув шею, осторожно ведет машину в тумане и подыскивает слова, жестикулируя свободной рукой.