Приготовительная школа эстетики

Итак, жан-полевские «нигилисты» и «материалисты» запечатлены как художественные образы, характерно заострены, как такие крайности, между которыми — и в укор им — появляются истинный поэт и истинная поэзия — та стихия, которую неустанно утверждает и воспевает Жан-Поль. Есть, быть может, неожиданная стилистическая параллель жан-полевской поэтической характерологии — это работа Гете «Коллекционер и его родственники» («Der Sammler und die Seinigen»), напечатанная в 1799 году. В ней, в отличие от своего прежнего разделения искусства на «простое подражание природе», «манеру» и «стиль», Гете рисует шесть классов художников, наделяя их изысканно-странными именами. Тут есть «подражатели» и «имажинанты», или «фантомисты», «характерники» и «ундулисты», «выписыватели» (Kleinkunstler) и «эскизники» (ВА XIX 269). Из попарного соединения противоположных крайностей манеры возникают идеальные требования совершенного произведения искусства. Выступая в период своей неоклассики против любой характерности в пластических искусствах^[41], Гете играет шутку со своей теорией — как бы предлагая ее в форме характерного жанра с гротескно поименованными типами художников, персонифицирующими крайности стиля. Этим он несколько отстраняет ее глубоко серьезный эстетический смысл. Более того: работа эта, которую всегда публикуют, естественно, среди статей Гете по искусству, самим автором определяется как «семейный жанр в письмах» (ВА XIX 827) или как «роман в письмах» (ВА XIX 829). И у Гете взаимопроникновение теоретических задач и художественных средств создает специфический литературный, художественно-философский жанр, давно уже не схватываемый принятой классификацией жанров словесности. Запечатлеваемая в таком жанре искусствоведческая теория отмечена тем, что не ловится на слове: было бы комично — иначе чем в шутливом контексте и в иронических целях — выводить гетевских «подражателей», «фантомистов», «характерников» за пределы работы и постулировать шесть соответствующих творческим типам постоянных, твердо установившихся манер — «ундулизм», «фантомизм» и т. п. Подобная теория в ее словесной конкретности существует сейчас и здесь, и суть ее в том, чтобы приоткрыть вид на истинный смысл искусства косвенными средствами. Жан-полевские «нигилисты» и «материалисты» напоминают этих гетевских характерных типов: можно сказать, что поэтическая в существе своем мысль рядится в одежды нарочитой теоретичности, рождая уродов характерности, которых, как у Гете, припечатывают, в довершение всего, их безжалостными именами.

Жан-Поль писал Якоби из Берлина 2 января 1801 года о своих взаимоотношениях с романтиками: «Я живу тут недурно с Тиком и Бернгарди (шлегелианцами); прежде чем расходиться во мнениях (divergieren), мы основательно сходимся (convergieren); ведь эта партия обладает настоящим поэтическим духом, тогда как враждебная ей лишена даже соответствующего душевного органа...» Но Жан-Поль тут же добавляет: «Дух для них — повсюду все, а форма его вочеловечения — безразлична» (П IV 45.3 — 7). «Вочеловечение» — это, как позднее у Зольгера (1815), вхождение идеи в материальную плоть жизни. Пренебрежение жизненным материалом — «нигилистическая» тенденция внутри новой поэтической школы, то есть тоже и внутри романтизма, тенденция, проходящая поперек этой новой школы и не дающая чистый тип нигилиста. Вот почему жан-полевский «нигилист» остался без реального прототипа. Прежде чем свести «нигилизм» (в «Малой заключительной школе») к просветительской теме писательской эрудиции, Жан-Поль сумел показать его в широких философских горизонтах. Являющийся в конце «Школы», перед лектором третьей ее части, пылкий поэтический юноша-шеллингианец, настроенный против гердеровской старческой вялости мысли и стиля, — это, видимо, Альбано жан-полевского «Титана»^[42], герой, исполненный энтузиазма, душевно-богатый, — но вот и в этом своем загадочно являющемся в «Школу» юноше-энтузиасте, в этом антиподе нигилизма, Жан-Поль сумел обнаружить нигилистические нотки, — словно в них неотъемлемая черта борющейся с прозой поэтической партии...

Подражание. Очень не просто и жан-полевское понятие подражания. Оно-то и дало повод к различению «нигилистов» и «материалистов»