Приговор

Село встретило нас разноголосым собачьим лаем. Это, разумеется, дело обычное – собаки всегда приветствуют так чужаков. Но, как правило, когда чужаки приезжают не глухой ночью, а ясным днем, и притом – в селение, стоящее прямо на проезжей дороге, где постороннего человека трудно назвать диковинкой, все ограничивается несколькими дежурными гавками, после чего псы, исполнив ритуал и продемонстрировав хозяевам, что они по-прежнему на посту, спокойно возвращаются к своим собачьим делам. А если какой и не унимается, то его успокаивают сами хозяева: "А ну цыц, пустобрех!" Но на сей раз лай не утихал и, кажется, становился только злее при нашем приближении.

Однако внешне, по крайней мере на первый взгляд, село выглядело обыкновенно – аккуратные беленые домики, лишь самые бедные из которых были крыты соломой, а в основном – под добротными деревянными крышами, иные даже и под черепицей; впереди слева у дороги, становившейся здесь главной улицей – двухэтажное здание трактира с блестевшей на солнце жестяной вывеской (кажется, она должна была символизировать вставшего на дыбы медведя), а наискосок от него вправо – островерхая деревянная церковь с колоколом под дощатой макушкой. Никаких пожарищ и разрушений. Ни над одной из труб, однако, не вился дымок – впрочем, пора обеда уже прошла, а готовить ужин, пожалуй, еще рановато. Более странным было то, что, даже въехав в село, мы не слышали никаких звуков, кроме доносившегося из-за глухих плетней злобного лая. Не мычала и не блеяла скотина, не побрякивали ее медные колокольчики, не кудахтали куры, не кричали скрипучими голосами гуси. Никакие деревенские кумушки, облокотившись о плетень, не перемывали кости соседкам, не носились с визгом друг за другом беспорточные дети, по малолетству не приставленные еще к крестьянскому труду. Вообще нигде не было видно ни души.

– Странное место, – заметила Эвьет. – На дороге ничьих следов не видно. И окна в домах пыльные.

– Да, такое впечатление, что жители покинули село, – согласился я. – Жаль, я надеялся разжиться здесь овсом для коня, не все ж ему одной травой питаться. Да и подкову на левой передней ноге надо бы проверить.

– Что могло их заставить бросить собственные дома? Не похоже, чтобы здесь был бой…

– Голод, скорее всего, – предположил я. – Неурожаи и все такое. Наверное, они решили, что, чем голодать тут зимой, лучше податься в город на заработки.

– Так вот прямо всем селом снялись и ушли? А собак тут оставили?

– Ну, наверное, не все сразу. Сначала – самые легкие на подъем. А потом и остальные потянулись… А собаки зачем им в городе нужны, тем более если самим есть нечего…

– Смотри!

Я повернулся и поглядел туда, куда она показывала. В проулке справа между заборами белели кости. Это был скелет безрогого копытного – скорее всего, осла или мула, для лошади он был маловат. Я обратил внимание, что на костях не сохранилось ни клочка шкуры, они были словно выскоблены. Ситуация нравилась мне все меньше. Допустим, прежде чем уходить, жители забили и съели свою скотину, даже и ослов – голод, как говорится, не тетка, но почему останки валяются на улице, а не в одном из дворов? И почему скелет практически целый? Ведь, по идее, тушу должны были разрубить на куски, а уж потом готовить из каждого мясные блюда…

Я сжал каблуками бока Верного, побуждая его увеличить темп. Это место нравилось мне все меньше.

– Интересно все-таки, что здесь произошло, – сказала Эвьет. – Может, обследуем какой-нибудь дом?

– Не думаю, что это хорошая идея, – возразил я. – Опять же, пока мы на коне, собаки вряд ли решатся на нас нападать. А если спешимся и полезем в чей-нибудь двор – это уже другое дело.

– По-моему, они тут не в каждом дворе. Да и успокаиваются уже.

Действительно, лай, наконец, пошел на убыль, хотя отдельные гавканья то тут, то там еще раздавались.

– Все равно, – покачал головой я, – нам не нужны лишние проблемы. Впрочем… хотя овса мы здесь не найдем, но напоить Верного можем. Только без самодеятельных экскурсий.

– Ты мне приказываешь? – холодно осведомилась баронесса.

– Скажем так – рекомендую.

Я принялся озираться в поисках ближайшего колодца с поилкой для скота, и вдруг вздрогнул, уперевшись взглядом в открытую калитку. В ее проеме стояла бедно одетая старуха и смотрела на нас. Я мог бы поклясться, что только что ее тут не было.

– Куда путь держите, добрые люди? – осведомилась она, убедившись, что ее заметили.

– В город, – коротко ответил я, не уточняя название. – Скажи, что творится в вашей деревне? Как вымерли все.