Приговор

К четвертой неделе октября подготовительные работы были, наконец, в основном закончены, и в арсенал Льва начали поступать первые порции порошка и первые дальнобои. Герцог лично опробовал новое оружие, в цель с первого раза не попал, но остался доволен. Собственно, вопрос меткости стрельбы оставался еще одной проблемой. Нужно было в короткие сроки обучить пользоваться непривычным оружием тысячи бойцов. Если бы речь шла о мечах, потребовались бы годы упорных тренировок. Для луков, каждый выстрел из которых индивидуален – по меньшей мере месяцы. Но дальнобои отливались одинаково, и заряжались одинаково, одним и тем же количеством порошка, так что всякий выстрел был подобен прочим; к тому же я использовал в их конструкции прицельные приспособления, разработанные еще моим учителем для арбалетов. Вообще именно из арбалетчиков получались лучшие стрелки-дальнобойцы. Им в наименьшей степени требовалось переучиваться – всего лишь учесть, что упреждение по вертикали и горизонтали надо брать меньше, а отдача при выстреле сильнее. К сожалению, после Ночного Кошмара, как уже окрестили – неофициально, разумеется – сентябрьское сражение, арбалетчиков в йорлингистской армии оставалось не так уж много. Тем не менее, дело шло. Среди недобитых еще рыцарей старой аристократии, правда, находились те, что брезгливо воротили нос от "подлого оружия", разящего издали и без разбора – но таких на двадцать первом году войны было немного, да они нам и не требовались. Их возмущение диктовалось, разумеется, отнюдь не заботой о грифонских жизнях, а обидой за те самые годы тренировок с мечом, которые теперь оказывались никому не нужными: с огнебойным оружием даже почти без всякой подготовки, а уж после недели упражнений – тем более, самого искусного рыцаря мог легко сразить даже ребенок или женщина. Последнее обстоятельство, кстати, было учтено Ришардом. В его армии был учрежден стрелковый зондербатальон, в который брали одних женщин. Принимали туда только тех, кто имел личные счеты к противнику – вдов и дочерей убитых йорлингистов, девушек, изнасилованных грифонскими солдатами… Нехватки в желающих не было. И, к разочарованию скептиков, из них получались отличные стрелки, нередко превосходившие меткостью многих мужчин. Как выразился по этому поводу Ришард, "кто может попасть ниткой в крохотное игольное ушко, может попасть и во врага на другом конце поля". Разумеется, о том, с каким именно оружием им предстоит иметь дело, бойцы этого, а также и прочих стрелковых батальонов узнавали, лишь попав в тренировочный лагерь. С этого момента любые связи с внешним миром были для них отрезаны.

Вообще я не знаю подробностей, какими драконовскими средствами Ришард обеспечивал секретность столь масштабных подготовительных действий (в особенности – тренировок стрелков, которые было слышно за несколько миль). К счастью, это была уже не моя забота. Очевидно, однако, что полностью скрыть происходящее было невозможно. Уже сами по себе меры по недопущению утечек и охране целого района, куда никого не пускали, должны были привлечь внимание. Не знаю, что докладывали Карлу, о чем он догадывался и что понимал почти наверняка. Мне оставалось лишь надеяться, что ему хватает ума сообразить: Эвелина по-прежнему нужна ему живой. Что бы он с ней ни сделал – если Йорлинг уже владеет секретом порошка (как мог подозревать Карл), лавина уже пошла, и ее не остановить ни смертью девочки, ни даже моей собственной. Лангедарг мог надеяться лишь на то, что ему все еще удастся заполучить секрет самому. Но никакие его посланцы не могли подобраться ко мне. Меня охраняли едва ли не лучше, чем самого Йорлинга, и меня это более чем устраивало. Во всяком случае, пока. Я понимал, что, когда нам с Ришардом придет пора расставаться, это может создать проблему. Но проблемы следует решать по мере поступления.

После того, как процесс производства оружия и боеприпасов был налажен, он уже не требовал столь активного моего участия, как вначале. Собственно, если бы не необходимость запутывать дело, меняя обозначения и перенаправляя потоки компонентов, я мог бы вообще уже ни во что не вмешиваться – все прочее работало и без меня. И все же я оставлял себе время для сна, но не для праздности, постоянно появляясь то на одном, то на другом участке производства, инспектируя процесс, а иногда и лично принимая в нем участие, дабы занятостью рук изгнать тяжелые мысли из головы.

Работы шли посменно двадцать четыре часа в сутки. К середине ноября в нашем распоряжении были тысяча длинноствольных и сто короткоствольных огнебоев, а также две тысячи фунтов порошка. Через три дня после того, как эти цифры были доложены Ришарду, армия выступила в поход.