Приговор

Пройдя примерно полторы сотни ярдов, йорлингистская пехота остановилась, будто дразня неприятеля. Я наблюдал за происходящим с гребня, сидя на коне неподалеку от Ришарда, и словно слышал мысли, шевелившиеся в эти минуты в увенчанных разукрашенными шлемами грифонских головах: "Конечно же, это ловушка. Они ждут, что мы бросимся на легкую добычу, и тогда контратакуют из-за гребня всей своей кавалерией. Но что им это даст? Они отвели свою пехоту слишком далеко вперед, при нашем стремительном броске она не успеет укрыться под защиту конницы – пожалуй, ее еще и потопчут свои же… К тому же, сколько их там? Разведка доносит, что их общая численность меньше нашей. Если к тому же они привезли на лошадях этих дурацких пехотинцев, получается, что настоящей конницы у них чуть ли не вдвое меньше, чем у нас. Никакая контратака их не спасет. Мы сметем их при любом раскладе. Черт его знает, что задумал Ришард, может, он повредился в уме от отчаянья, может, сам Господь услышал наши молитвы и направил его к гибели, но у них совершенно точно нет никаких шансов…"

И вот, наконец, в холодном и чистом воздухе громко протрубил рог. Грифонское рыцарство тупым клином ринулось в атаку. Они мчались в тяжелом дробном грохоте, сверкая броней людей и лошадей, на скаку опуская вперед хищные жала длинных копий, стремительно набирая темп, спеша разделаться с глупыми пехотинцами прежде, чем из-за гребня покажется подмога…

Но подмоги не было. Просто первая шеренга странной пехоты, дождавшись, пока рыцари наберут максимальную скорость и покинут зону, где их еще могли прикрыть собственные лучники, направила вперед свои удивительные копья – и над полем боя, при ясном зимнем небе, раскатисто грянул гром. Впрочем, с моей позиции он походил скорее на резкий треск. Или на одновременный хлесткий удар сотен кнутов…

Десятки убитых и раненых лошадей на полном скаку валились на землю, кувыркались через голову, с хрустом ломая шеи и ноги, с размаху впечатывая в мерзлый грунт закованных в тяжелые латы всадников – и на них тут же налетали мчавшиеся следом. Кони и люди падали друг на друга, давя и круша всех без разбора; опущенные для атаки копья втыкались в копошащуюся на земле массу. Таков был план, разработанный Ришардом не без моего участия – первым делом вести огонь по лошадям противника. Эту методику уже применяли сами грифонцы, когда разгромили конницу Рануара – но на сей раз в ход шло кое-что получше луков и арбалетов. Никакие конские нагрудники и стальные щитки на мордах – а в этом войске, собравшем цвет рыцарства, лошадиные доспехи были у многих – не спасали от неведомой, разящей с быстротой молнии смерти.

Перекрывая мучительное ржание и крики, за первым залпом почти сразу грянул второй – большинство дальнобоев первой шеренги были двуствольными. Новая волна смерти и хаоса ударила в ряды еще скакавших рыцарей, швыряя на землю свои жертвы. А затем стрелки первой шеренги опустились на одно колено, перезаряжая свое оружие, а над их плечами поднялись дальнобои второго ряда. Залп! Грохот, крики, лязг и дребезг доспехов под копытами собственной конницы. Вторая шеренга опускается вслед за первой, третья поднимает стволы. Залп!

Тяжелая броня играла с рыцарями злую шутку. Даже понимая уже, что впереди происходит нечто неведомое и ужасное, они не могли резко развернуться, броситься врассыпную, или спасаться бегом, уже оказавшись на земле. Набранная инерция влекла их и их коней вперед, навстречу хлещущей беспощадными волнами смерти; те, кому чудом удалось избежать серьезных травм при падении и не попасть под копыта, беспомощно барахтались, словно опрокинутые на спину жуки. Некоторым всадникам все же удавалось увернуться, поворотить лошадей влево и вправо – но и за ними неумолимо поворачивались стволы, для которых развернувшиеся боком кони представляли собой отличные мишени. К тому моменту, как отстрелялась пятая шеренга, оружие первой было вновь готово к бою. Залп! Залп!

В течение каких-нибудь пяти минут от всесокрушающей силы, закованной в броню и ощетиненной копьями, остался лишь десяток лошадей, в ужасе мечущихся без всадников по полю, да несколько счастливчиков, во весь опор скакавших назад к своим. Все прочие были на земле – мертвые, раненые, стонущие и кряхтящие, тяжело копошащиеся в погнутых доспехах, с трудом выбирающиеся из-под тел коней и товарищей. Всё же довольно многие из них еще способны были подняться на ноги и драться пешими, несмотря даже на ужас и растерянность перед грохочущей смертью, разящей подобно небесной каре: из мертвых тел не торчало ни стрел, ни копий – но в доспехах зияли круглые дыры, забрызганные кровью…

Первым рыцарям позволили встать беспрепятственно; это тоже входило в план. Но, когда на ногах было уже около сотни (один даже поднял валявшееся знамя и выкрикивал команды, пытаясь придать оглушенным товарищам хоть какое-то подобие строя), грянул новый залп. Из поднявшихся не устоял никто. Еще несколько десятков попытались встать – кажется, помышляя уже не о битве, а лишь о бегстве. Их ждала та же участь.