Приговор, который нельзя обжаловать

– Уже давно все закончилось. Все, все. – Я ей улыбаюсь и снова глажу по шелковому колену. – Он приедет, обязательно приедет. Пробираться сквозь снег – его профессия. Расскажи лучше еще раз, как вы познакомились.

– Хорошо… Если хочешь… – Соня откашливается и начинает рассказывать голосом сказочницы с детской кассеты, какой у меня никогда не было: – Стояло чудесное зимнее утро, снег ослепительно сиял. Из-под полозьев саней, на которых мы мчались за край горизонта, сыпались искры…

Я кладу голову на ее плечо, закрываю глаза. Сонин голос течет, течет, перетекает в меня. И вот это уже не она, а я себе рассказываю. И нет никакой Сони… Лицо любимого нежно мне улыбается. Он приедет, он не может обмануть, не сдержать обещания. Да вот же, он уже едет на чудесных волшебных санях, он заберет меня в свое царство праздника вечного детства. Подождать осталось совсем немного – как только начнет смеркаться, пророчество сбудется.

Голос Сони вдруг, словно чего-то испугавшись, задрожал и смолк.

Как только начнет смеркаться, пророчество сбудется – за мной придет мой палач.

– Елка сияла огнями, огромная, под самые небеса елка. – Голос ее успокоился и снова зазвенел ласковым колокольчиком.

У моего любимого такой же звонкий и ласковый голос, мудрые, добрые глаза и сильные, нежные руки. Он приедет за мной и заберет, увезет из кошмара… Он приедет за Соней и увезет ее в еще более счастливую жизнь, а у меня нет никакого любимого. У меня никогда не было никого, кто бы меня по-настоящему любил – не для себя, для меня.

Неправда! У меня есть бабушка, где-то там, далеко, где капли падают со стуком. Я так давно не слышала этих звуков. Бабушка меня любит, бабушка смогла бы спасти. Если она не умрет, если я чудом сегодня выживу, наступит то самое счастье, о котором я мечтала все свое детство. Что, если не дожидаться палача, а поехать к ней?

Нельзя – мне нужно увидеть, чем закончится история Сони, как решится ее судьба. Я должна досмотреть до конца ее счастливый сон.

Как же я не люблю просыпаться в темноте!

– Этот Родомский так долго сегодня не уходил! – капризным тоном, оборвав сказку, сказала вдруг Соня. – Я совершенно измучилась, пока тебя дождалась. Вопросы, вопросы. Сколько можно спрашивать, и так давно все ясно!

– Перестань! Рассказывай дальше.

– Нет! – Соня перелезла через меня, спрыгнула с подоконника. – Настроение пропало. И ты меня совершенно не слушаешь, все время отвлекаешься. Так невозможно рассказывать!

– Я слушаю, что ты!

– Нет, ты думаешь только о том, что с тобой сегодня случится, и завидуешь мне черной завистью. Знаешь, ты так мне всю жизнь завидовала, что, наверное, при случае могла бы убить. Не хотела тебе говорить, но… теперь все равно! Нас потому и разлучили родители – чтобы меня уберечь. А теперь их нет, и спасти меня от тебя некому.

– О чем ты, Сонечка! Я никогда, никогда… Я была так рада, что мы снова можем быть вместе. Нам ведь так хорошо было вместе! Все эти дни…

– Все эти дни я тебя боялась! И развлекала сказками, как Шехерезада, рассчитывая на отсрочку казни. Но сказки кончились – для тебя. Осталась одна со счастливым концом, но я ее оставлю себе. Да ты ведь все равно не поймешь! – Соня повернулась и выбежала из комнаты.

Я осталась одна. На подоконнике без Сони сидеть было холодно – дуло из всех щелей, а стекло – арктический лед, а пейзаж за окном – белоснежные сверкающие сугробы – без ее сказок потерял всякий смысл, утратил свое назначение быть декорацией. Я слезла, легла на кровать, потому что была уверена: она уже не вернется. Но ошиблась – Соня пришла довольно скоро, минут через десять, с большой красной кружкой, наполненной консервированной вишней. Плюхнулась на кровать, с той стороны, где моя голова, и стала поедать вишни, выплевывая косточки в ладонь. Врет она все: нисколько она меня не боится! Просто кичится своим счастьем и хочет в очередной раз показать свое преимущество. Как тогда, в песочнице, в парке, перед самой встречей с Артемием.

А может быть, она тоже хочет причинить мне боль, и вся суть, весь смысл ее существования состоит в этом?

Я отвернулась к стене, чтобы не видеть ее насмехающейся спины, заткнула уши, чтобы не слышать нарочитого причмокивания и посасывания. Я буду в одиночестве дожидаться своего конца и не попрощаюсь, когда настанет мой срок.

Тяжело дожидаться… Душа моя давно подготовилась – смерть не застанет меня врасплох, но как же тяжело дожидаться!

Все так же ослепительно светло в комнате – день в разгаре, до сумерек еще далеко. Как медленно идет время!