Приговор, который нельзя обжаловать

– Думаю, могу, – серьезно и печально проговорил Андрей. – Мне самому тяжело будет узнать… Если все это действительно так.

– Не знаю, о чем вы догадываетесь, но я… – Польский резко зажмурился, сильно, наверное, до боли в глазах, тряхнул кулаком в воздухе, оскалился и так застыл. – Хорошо, – через некоторое время решительно проговорил он. – Я вам все расскажу. – Он встал, подошел к бару, достал бутылку вина (Андрей снова увидел близнецов: Артемия-убийцу и Артемия-жертву из своих недавних фантазий), придвинул к дивану столик, поставил бокалы. – Я расскажу, хоть это и невыносимо трудно. – Он открыл бутылку, налил в один бокал вина, но тут где-то в глубине квартиры зазвонил мобильник. Артемий вопросительно посмотрел на Андрея и с явным облегчением перевел дух: признание откладывалось. Но к телефону почему-то не пошел, опустился в кресло.

– Вы не подойдете к телефону?

– Ведь это ваш.

– Нет, не мой. – Андрей вытащил свой телефон и показал Польскому.

– Странно. – Артемий поднялся, пошел на звук перезвона, явно не понимая, откуда он может раздаваться. Остановился у письменного стола, прислушался, открыл кейс. Мелодия зазвучала чище и явственней. – Да, здесь. – Он расстегнул молнию бокового отделения, сунул туда руку, пошарил, потом перевернул кейс сверху вниз, открыл другое отделение и вытащил маленький складной розовый телефон. – Не понимаю. – Он растерянно перевел взгляд с мобильника на Никитина. – Как он мог…

Андрей, до этого спокойно и, в общем, равнодушно наблюдавший за лунатически-озадаченными движениями Артемия Польского, вдруг все понял, вскочил, бросился к несчастному поэту, но было уже поздно: тот открыл крышку телефона и нажал на кнопку приема. В последнюю секунду Никитин все-таки успел ударить его по руке – телефон упал на пол, чуть откатился, и тут же раздался взрыв.

Умирая, Андрей увидел хохочущее лицо убийцы.

Глава 5. Соня Королева

Шаги в коридоре давно отзвучали, смолкло эхо захлопнувшейся двери, а я все продолжала сидеть в той же напряженной неудобной позе, как во время допроса, не догадываясь хотя бы скатиться на пол, расслабленно распластаться на ковре и снова стать тенью. До утра я свободна, до завтрашнего утра враг не вернется, и, если пророчество не сбудется, я почти счастливо доживу до утра. Да нет, не почти, а совершенно счастливо. Сониным счастьем проживу.

Я поднялась, расправила затекшие мышцы и пошла в свою комнату. Там на подоконнике сидела Соня, обняв колени руками, в задумчивом ожидании счастья улыбаясь заоконной дали, точно так же, как в тот день, когда я вернулась домой после последних смертей. Она и мне улыбнулась, тогда, три дня назад, подвинулась на подоконнике, давая место. Я пристроилась рядом, уткнулась в ее плечо и расплакалась. Она не стала меня утешать, как утешают в таких случаях, и про бабушкино здоровье не спросила, стала рассказывать о том, как прожила эти долгие, бесконечно долгие дни без меня. Хорошо и счастливо прожила. На зимние каникулы они с классом поехали в Великий Устюг, на родину Деда Мороза. Было здорово – в этом городе вечный праздник, а древний-древний Дед Мороз оказался почти нашим ровесником – всего на пару лет старше. Через несколько дней он приедет к ней – за ней, а пока мы поживем вместе. Как когда-то давно, в раннем-раннем детстве, до Артемия. Так она мне тогда сказала, в тот день, когда я вернулась.

Сегодня срок истекает – эти несколько дней прошли… Но, может быть, пророчество не сбудется или отложится хотя бы до утра, до прихода врага. Тогда у нас появится еще дополнительный день, и вечер, и ночь, Соня снова и снова будет рассказывать мне сказки о том, чего никогда не было в моей жизни и чем была сплошь наполнена ее жизнь, – о детстве, о радости, о счастливой любви. И я усну под эти сказки.

Ну а если пророчество сбудется…

Мое тело беременно моей мертвой душой, родовые муки давно начались и сегодня закончатся – младенец Смерть выберется на свет. Да, вероятней всего, пророчество сбудется, и это мой последний день. Убийца придет за мной и завершит цикл.

Я еще немного потеснила Соню на подоконнике, крепко-крепко прижалась к ней. Погладила ее по круглому, гладкому, обтянутому шелком колену – она надела платье, которое мне подарила бабушка в день похорон мамы (оно ей очень идет, не то что мне).

– Посмотри, какой сегодня белый, белый, ослепительно-белый снег, – нараспев проговорила я, намекая, что пора начинать сказку. Сейчас она подхватит, и можно будет закрыть глаза и представить, что я – это не я, а Соня, что это я рассказываю ей свою жизнь… Нет, не ей, а себе – просто вспоминаю все, что со мной было. Вспоминаю, рассказываю, чтобы время в ожидании моего любимого проходило быстрее, чтобы мои воспоминания стали прелюдией к новому счастью. Но Соня хмурится, отворачивается, отодвигается от меня, хотя здесь, на подоконнике, так мало места, что отодвигаться, кажется, некуда.

– Я боюсь, что он сегодня не приедет.

– Ну что ты! Он ведь обещал.

– Праздники еще не закончились, у него так много работы.