Приговор, который нельзя обжаловать

– Шахматный, – немного подумав, спокойно подтвердила Соня. – И, да, вы правы – проигранная партия. Моя проигранная партия. Но это было так давно, что уже не имеет никакого значения, с тех пор столько всего случилось… – Голос ее зазвенел, пресекся. – Эти несчастья… – начала она, – эта беда… – задохнувшись, попыталась она еще раз и окончательно сбилась с ритма: спокойствие ее было насилием над собой и оказалось ей не по силам.

– Папа? – вконец охамев, спросил Андрей и сочувственно-понимающе покачал головой. И скрипнул зубами от отвращения к самому себе.

– Да, папа. А сначала мама. – Соня жалобно и совершенно по-детски посмотрела на Никитина и доверчиво прижалась к нему. – Мама погибла двадцать восьмого, а тридцать первого папа. И бабушка так тяжело заболела, что тоже, возможно, умрет. А Вероника… Ее нет, никогда нет. А Игорь не в счет, потому что приходит из ревности – его любовь почти напоказ. Мы приходим, садимся на стулья и молчим, молчим. Я разучилась разговаривать, думать, страдать тоже разучилась. И не помню, что было вчера, что час назад. Живу, словно в клиническом сне или летаргической смерти. Что может значить теперь моя проигранная партия?

Я… – Она замолчала, зажмурилась, сжала кулак и приложила его в губам, видимо делая над собой страшное усилие: перестать говорить, замолчать. Нервно, болезненно рассмеялась. – Посмотрите, какой странный снег – совсем фиолетовый. Как вчера у забора – там тоже был фиолетовый снег. – И не справилась, не смогла перестать, не смогла замолчать – она все ему рассказала: как погибла ее мать, как потом, на поминках, отец, как она с ним разговаривала перед смертью и не понимала, что он отравился, как попала в больницу бабушка… А потом вдруг перескочила в детство, главным действующим лицом которого был поэт Артемий Польский – и это была обвинительная речь, почти такая же, как в письме.

– Так, может, это он виноват в смерти ваших родителей? – тоном сочувствующего простака предположил Андрей и натянул на лицо глупое выражение конфидента-попутчика.

Соня – с искренним удивлением! – на него посмотрела.

– Да нет, что вы! – возмущенно сказала она. – Он не мог. Артемий Сергеевич, конечно… Но не до такой степени! Нет, не до такой! Он все же поэт, не убийца. И… Нет, он не мог! Даже предполагать странно.

– Вы хотите сказать, – раздельно проговорил Андрей, наплевав на осторожность, слишком уж для него это было важно, – что такая мысль никогда не приходила вам в голову?

– Не приходила. И не могла прийти, потому что это невозможно, – убежденно заявила Соня.

Они уже давно стояли на остановке. Подъехал троллейбус, затолпился народ.

– Это мой, – спохватилась Соня. – Я поеду?

Он помог ей протолкнуться к двери. Она помахала ему рукой в варежке – совсем по-детски. Троллейбус застегнулся на все пуговицы и поехал. Андрей повернулся и пошел назад, в больничный двор, где осталась его машина.

Убежденность Сони в невиновности Артемия его удивила: она никак не сочеталась с тем, почти прямым, обвинением в письме. И что самое странное – она и сейчас его продолжала винить в своем загубленном детстве, но не в смерти матери. Как это понимать? Жаль, что он не смог заговорить с ней о письме. Выяснить бы, когда оно было послано. Может, очень давно? Обвинения эти были не серьезны, написаны в сердцах, чтобы больнее ударить, и теперь она про них совершенно забыла?

Но одно ясно: предположения Вениамина совершенно безосновательны, и это так хорошо, что на данный момент остальное не важно. Да, не важно, с остальным он разберется… Просто камень свалился с души.

Андрей захлопнул дверцу машины, позвонил Насте и поехал домой – на семейную жизнь у него оставалось всего три часа: по скользящему графику дежурств эта ночь выпадала ему. Но ничто теперь не могло его ни расстроить, ни раздосадовать, потому что… Ну да, потому что Вениамин ошибся.

Он заехал в магазин, накупил Насте и сыну подарков. Радость распирала его и требовала выхода, ощущение полного, какого-то бескрайнего счастья овладело им, словно очень близкий и дорогой ему человек чудом выздоровел от смертельной болезни.

… А на следующий день он узнал о гибели Вероники…

* * *

Веронику убили ночью, и убийцей не мог быть Артемий: с одиннадцати вечера и до пяти утра Андрей добросовестно дежурил у его подъезда, потом заступил на пост Денис – все передвижения Польского были у них под контролем. В час он лег спать, в десять проснулся, к двенадцати поехал на творческую встречу во Дворец железнодорожников, пробыл там до половины второго, потом… Впрочем, что он делал потом, было уже и не важно – Вероника погибла ночью. Все, подозрения с Артемия можно снимать, и это значит…