Приговорен к расстрелу

Но вот мне исполнилось девятнадцать и меня призвали. Я не был к этому готов, хотя и должен был ожидать призыва. Я был беззаботен и немного наивен. Горячо дискутировал с друзьями о различных подходах к пацифизму у таких писателей, как Камю, Рассел или Сартр. И не до конца оценивал тот факт, что для моих привилегированных, гарантированных от военной службы приятелей (не считая, конечно, ситуации, если Советский Союз будет втянут в настоящую войну), эти диспуты были чем-то вроде интеллектуальной игры, в то время как я должен был стать настоящей подопытной морской свинкой, с суровой и опасной судьбой.

Знай я, что случится в ближайшие несколько месяцев, я бы намного активнее добивался варианта с университетом или тщательней подготовился к «крайнему случаю». Поступление в университет не состоялось, потому что соответствующие бюрократические инстанции слишком затянули дело, а у меня не было достаточно связей, чтобы ускорить процесс.

В свете новой ситуации уверенность в том, что мне придется провести три года в качестве профессионального пловца в спортивном клубе армии, стала казаться мне вполне приемлемым идейным компромиссом. Это было похоже на альтернативную военную службу, которая, конечно, не существовала тогда в СССР[7]. Так и случилось, меня послали в армейский спортклуб в Новосибирск после прохождения лагеря для новобранцев. Это был специальный лагерь для музыкантов, танцоров и спортсменов, которых потом направляли в различные армейские ансамбли, оркестры и клубы. Нам выдавали разношерстные военные мундиры, поскольку все мы в последующем должны были получить специальное обмундирование. Мы располагались на краю настоящего военного лагеря, и нашу пеструю команду обычно старались скрыть во время официальных инспекций и парадов, чтобы избежать недовольства армейского начальства. В некотором смысле, до нашей отправки в специальные подразделения мы были источником неудобства. Командир нашего подразделения носил вполне созвучную ситуации фамилию — лейтенант Пастернак. Мы проводили время, в основном, рассказывая анекдоты (многие с явно антисоветским душком), пели тюремные песни, пили контрабандой пронесенную водку и, когда было возможно, ходили в самоволку.

Это не могло подготовить меня к тому, что случилось в дальнейшем.

Относительный рай армейского лагеря для новобранцев вскоре закончился. По причине, которая до сих пор остается загадкой, меня, в конце концов, послали не в спортклуб, а в обычную часть. Вполне возможно, что военные спортивные начальники решили, что плавание не является тем видом спорта, на который нужно делать ставку. (Советский Союз в те годы не проявлял больших успехов в этом виде спорта). Они могли решить также, что в армии нет подходящих условий для тренировок пловцов. Не исключена и бюрократическая ошибка. Но есть и такой вариант: по неизвестной причине КГБ не признал меня политически благонадежным лицом, будущая карьера которого могла быть сопряжена с выездом за границу.

Короче, однажды я очутился в обычном бараке, в обычной солдатской форме, одним из примерно полусотни новобранцев, спящих на железных кроватях под обычными серыми одеялами.

Подъем в шесть часов. Нас выгоняли на плац до пояса обнаженными и заставляли бегать по его периметру, делать отжимания и приседания на снегу при минусовой температуре. Сержант, украинец по имени Ерема, здоровый парень с красным носом, опухшими глазами и пронзительным голосом, которым он осыпал нас ругательствами, смешанными с нотациями, явно наслаждался своей ролью.

Чисто физические нагрузки меня сильно не напрягали, хотя некоторые новобранцы сваливались обнаженными прямо в снег, задыхаясь от изнеможения. А ведь это был только первый шаг, чтобы делать из мальчиков мужчин. Следующая часть ритуала состояла в заправке кроватей за несколько минут, чтобы одеяла и простыни были натянуты по образцу, а кровати и остальное наше скудное имущество стояли строго в определенном порядке. Малейшее отклонение каралось унижением новобранца и служило поводом заставлять переделывать работу бесконечно.

Сержант был особенно безжалостным с теми, кто медлил, огрызался или сопротивлялся его приказам. Бесконечный набор унизительных наказаний был заготовлен для таких наглецов — от мытья туалета, чистки сапог сержанта, стирки его портянок до физического избиения.

Однако, как я вскоре выяснил, все это были лишь мягкие, полуофициально дозволенные формы наказания. Для особенно непокорных, или тех, кого недолюбливали сержант и его когорта из числа служащих второго и третьего года, подбирали более изощренные и мучительные, даже смертельно опасные издевательства.