Приговорен к расстрелу

Следующими по шкале притеснений и наказаний считались избиения — от простых ударов до процедуры, называемой «устроить темную». На солдата, вызванного в какую-либо комнату, при входе набрасывали одеяло, так чтобы он не мог опознать своих мучителей. Его жестоко избивали, в зимнее время валенком, в который был вложен кирпич, а летом любым тяжелым и тупым предметом. Это гарантировало, что удары, нанесенные по чувствительным местам, таким как почки, не оставят никаких наружных следов.

Для многих солдат такая «прописка» оканчивалась военным госпиталем с серьезными, часто угрожающими жизни повреждениями, и нельзя было указать на избивших. Преобладали культ молчания и круговая порука. Командиры, как и теперь, больше занимались набиванием своих карманов, используя рабский труд солдат на строительстве своих частных домов и других объектов, чем розыском преступников. Очень часто наиболее жестокие из сержантов были в сговоре с продажными офицерами. В армии процветали взятки в виде дополнительных отпусков и спирта из запасов госпиталя, офицеры зачастую игнорировали произвол, творимый сержантами. Эти традиции приводили к такому озверению молодых людей, призванных в армию, что многие из них, как только сами достигали статуса «деда», становились такими же жестокими, циничными и безжалостными эксплуататорами новобранцев. В итоге, если ты не был каким-нибудь специалистом, вроде инженера-электронщика, спортсмена или музыканта, у тебя не оставалось другого выхода, кроме как выживать по формуле «есть или быть съеденным».

Вначале я избегал внимания Еремы. Послушно выполнял упражнения, более-менее приемлемо заправлял кровать и никогда не возражал. Наиболее оптимальной стратегией защиты было оставаться неприметным. Однако часто сержанты вроде Еремы нюхом чувствовали чужаков и, казалось, имели змеиную, почти экстрасенсорную чувствительность к людям, на которых никак нельзя было положиться в поддержании культа продажности и жестокости.

Любая искра интеллигентности или независимости могла выдать. Образ поведения, даже осанка, взгляд в глаза могли вызвать подозрение. Следовало стать совершенным актером, чтобы имитировать загнанный, вороватый и в то же время жестокий взгляд, который многие солдаты приобретали со временем. Но даже если кому-то это удавалось, солдатская жизнь содержала очень много моментов, когда нужно было доказывать, что ты — часть стаи. Однажды ты можешь оказаться избитым, а уже на следующий день будешь участвовать в избиении своего близкого друга.

Мой день Икс наступил, как водится, неожиданно. Однако произошло то, чего совершенно не мог предвидеть ни я, ни кто-либо другой.

Я подружился с одним первогодком, которого так же призвали в Томске. Его звали Евгений, он провалил экзамены в институт и попал в армию. Женя был из интеллигентной семьи и артачился, когда ему грубо отдавали бессмысленные приказы. Ерема невзлюбил его с самого начала и дразнил даже из-за имени. Среди привычных слуху Иванов, Петров и Федоров Евгений как-то выделялся.

Однажды, когда мы закончили собирать урожай картошки для одного из командиров, Ерема вышел из офицерского жилища с парой бутылок водки. Он великодушно пригласил всю нашу группу из шестерых солдат присоединиться к нему. Вечерний мороз крепчал, мы чувствовали усталость и холод. Каждый отпивал огненную жидкость прямо из горлышка. Еды, чтобы закусить, не было. К тому времени, когда мы прикончили водку, все опьянели, особенно Ерема, который, как мы подозревали, тайно прикладывался еще и в течение дня.

Мы вернулись в наш барак перед ужином. До него оставалось еще полчаса, и Ерема выступил с блестящей идеей. Он предложил нам раздеть Евгения и проверить размеры его пениса, который, как он громогласно предположил, был либо крошечным, либо вовсе отсутствовал.

Мои пьяные друзья решили, что это очень смешная забава и повалили Женю на пол, пытаясь стащить с него штаны. Я вертелся вокруг, как бы помогая, но, на самом деле, не делал ничего.

Евгений неожиданно оказал жестокое сопротивление. Один из солдат поднялся с окровавленным носом. Ерема получил удар сапогом в пах и, издав рев раненого быка, бросился на бедного парня всей своей тушей. Евгений упал на пол. Ерема продолжал бить его ногами по ребрам и, наконец, в лицо.

Когда он занес сапог для удара в голову, я сзади подбил ему ногу на половине замаха, так что он крутнулся и упал на бетонный пол, стукнувшись затылком.

Мои нападавшие товарищи стояли, как громом пораженные, будто я осмелился метнуть молнию в Зевса.

Прозвенел звонок на ужин.

Евгений ушел, пошатываясь. И я отделился от группы, пошел в столовую.

Ерема явился в столовую получасом позже, с изумленным видом. Он сел на противоположном конце зала, его налитые кровью глаза периодически останавливались на мне, пока он поглощал еду.