Мне повезло, что во время моей работы на радио его возглавлял очень либеральный человек, которого мы звали просто Ронни. Он поощрял профессионализм, что было совсем непросто на радиостанции, обремененной столь многими ограничениями. Дружески относился ко мне, даже когда я бунтовал против цензуры, прикрепил к послушному редактору. По счастью, на станции в это же время работали такие неглупые люди, как Джон Лодисен, также ценивший журналистов с опытом, и молодой фон Деминг в политическом отделе. Ронни, Джон и фон Деминг и еще несколько прогрессивных сотрудников, таких как Юрий фон Шлиппе, взяли меня под опеку, сдерживая рвение администраторов, пытавшихся иногда убрать мои программы из эфира. Я подружился с Юрой фон Шлиппе и его семьей — он был одним из немногих журналистов на «Свободе», владевших несколькими языками и пытавшихся делать передачи на темы социологии и политики выходящими за узкие рамки антисоветской пропаганды. Семья фон Шлиппе вообще была отдушиной для меня. В их доме обсуждались интересные книги, моя дочь Римма проводила время с их детьми.
На станции была большая библиотека с иностранными и русскими изданиями, исследовательский отдел, который по просьбе авторов также предоставлял детальную информацию. Мой опыт и обучение на Би-Би-Си не позволяли опускаться до дешевой пропаганды. Я пытался копать глубже, смотреть в корни коммунизма, читая о религиозно-фанатических движениях прошлого, пытался понять, как они связаны с Октябрьской революцией. Сделал серию программ по психоаналитическому истолкованию сталинизма[15]
. Мой рабочий стол был завален толстыми томами из библиотеки Мюнхенского университета. Я подтянул свой школьный немецкий, чтобы иметь возможность не только общаться с местными жителями в повседневной жизни, но и читать газеты. Меня больше не удовлетворяли упрощенные антикоммунистические теории, проповедовавшиеся эмигрантской прессой и большинством программ на радио «Свобода». Когда я попытался быть объективным и критиковать Америку за некоторые из ее экологических безумств (моя серия передач была единственной, где вообще упоминалось слово «экология»), программу едва не сняли с эфира, и лишь вмешательство директора радиостанции спасло ее.На «Свободе» царила совершенно иная рабочая обстановка по сравнению с либерализмом Би-Би-Си. Охрана была строгой, хотя на радиостанцию все-таки проникали агенты КГБ, которые позже писали обвинительные разоблачения о ее работе и людях. В отличие от Би-Би-Си у меня здесь было мало друзей. Я старался как можно скорее закончить свои программы и отправиться куда-нибудь на прогулку, пойти на лыжах, а то и в какое-нибудь путешествие. У меня сложились близкие отношения с молодой американкой, работавшей в исследовательском отделе. Обычно она сопровождала меня в поездках по Европе, которые отсюда можно было сделать намного легче и дешевле, чем из Англии. Мы ходили вместе в кино и на концерты.
Приближалось мое тридцатилетие, и вопросы, которые я никогда себе не задавал раньше, начали одолевать меня. Являлся ли мой побег только политическим актом, или это было как-то связано с детством, с потерей отца и общим чувством протеста и отвержения общества, которое проявилось во мне с ранних лет?
Стали меняться и мои радиопрограммы. Я все больше писал об экологии, науке, об общечеловеческих ценностях. Интервьюировал ученых, писателей, футурологов, пытался уловить тенденции будущего. Помню интервью с английским ученым Мишаном, который ввел новое понятие подлинных экономических затрат на производство, включая экологический урон и вред здоровью населения. Такие передачи вызывали приподнятые брови в политическом отделе «Свободы». Неужели у Патрушева нет более злободневных тем, чем экология и ее влияние на экономику?[16]
Предстояли олимпийские игры в Мюнхене, и я возглавил команду радиожурналистов, освещавших олимпиаду. В нее вошел по инерции Михельсон (внук или правнук знаменитого фабриканта), делавший спортивные передачи до меня. Его представление о радиорепортажах было таким: записать заранее программы вместе со звуковыми эффектами и потом вставлять в них результаты соревнований, не выходя из студии. Мне пришлось разочаровать его, поставив живые микрофоны на многих стадионах и местах соревнований. Но он, слава богу, не мешал нам работать, проводя время, в основном, в столовой пресс-зала (немцы назначили шеф-поваром бывшего повара де Голля, и мы были завалены хорошими подарочными винами из Германии и Франции).