Приговоренные

Пытливый все никак не мог прийти в себя. Триумвират Мастеров, хрестоматийные герои ВКМ, с которыми быть только знакомым почиталось за великую честь, — оказались близкими для его семьи людьми. От них веяло родственным теплом. Оно словно мягкими губами и нежно-нежно касалось каждой клетки его существа. К матери они относились, как горячо любящие братья к сестре. Пытливый помнил, она рассказывала о них. И о Красном Быке, и о Томном, и о Сердитом Воине. И, конечно, об его отце — Ведуне.

Он никогда не сомневался в том, что все услышанное от мамы было плодом ее образного воображения. Красивыми сказками сыну…

Став повзрослей, и слушая мамины истории об отце и его товарищах, он думал о том, что ей надо было стать сказательницей легенд, а не модельером. В их сюжетах не хватало одной малости, классического начала: «в некотором царстве, в тридевятом государстве». Хотя место, где все происходило тоже не называлось. Hе потому, что она избегала называть его, а потому, что не помнила. Словно кто стер все из памяти. Сколько раз Чаруша пыталась припомнить, если не местечко, где все это происходило, то хотя бы планету… Hо, увы!

Однако она точно знала, что та планета была не этой, где она сейчас живет и работает, где родила сына и где они долгое время жили вместе, пока мальчик не встал на крыло. Зато Чаруша помнила такие детали из своей жизни на той планете, которые, подчас, ей самой казались игрой воспаленного сознания. И вот… Если, конечно, представшее перед ней не бред на яву…

Перед ней стояли все те, кто были героями, так называемых ее сыном, выдумок. Они смотрели на нее до слез родными и любящими глазами. И тогда все они были влюблены в нее. А Чаруша любила другого. Их товарища. Он был у них за старшего. И звали его Ведун…

И Чаруша все вспомнила. В темнущих закоулках ее памяти, где хранилось давным-давно забытое и перезабытое, вспыхнул свет. Разрывающий голову ослепительный свет. Она зажмурилась…

И на ветке дуба, свисающей над крыльцом их земного жилища, как когда-то давным-давно Чаруша увидела белого-белого, как снег, сокола…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1. Ментор

— Сожалею, Пытливый, но у меня нет больше времени на вас, — не сводя тяжелого взгляда со слушателя, поднялся Карамельник.

— Все. Разговор окончен.

По всему декану осточертело разговаривать с ним. Что хотел сказать — он сказал. Черта подведена. Продолжать беседу не имело смысла. Долг он свой выполнил. Битый час так и эдак растолковывал: выпускник ты или нет, есть заслуги у тебя или ты без них, все равно, за обман, что в перечне непрощаемых ошибок Высшей Школы Удостоенных стоит на первом месте, он подлежит безоговорочному отчислению.

Декан не стал протягивать ему руки. С бывшего достаточно и того, что он поднялся с кресла.

— Стало быть, — угрюмо усмехается Пытливый, — приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Карамельник кивнул.

— Впрочем, об отчислении вам скорее всего объявят после обсуждения и подведения итогов результатов работ, проделанных практикантами на Земле… Я уполномочен был провести лишь предварительную беседу.

С трудом передвигая налитые свинцом ноги, Пытливый поплелся к выходу. Уже открывая дверь, он что-то вспомнил.

— Простите. Мне хотелось бы присутствовать на подведении итогов. Это мне еще можно?

Вопрос явно застал декана врасплох. Он знал, обсуждению придавалось большое значение. Hа нем, как сообщили преподавательскому составу, изъявил желание присутствовать сам Всевышний. И стоило ли уже в принципе бывшему слушателю Школы являться на столь важный форум? Из уст его чуть не вырвалось: «Hе думаю, что это вам нужно». Но поразмыслив, Карамельник сдержался. Вместо этого он потянулся к кнопке телесвязи. Экран высветил погруженного в чтиво ректора.

— Слушаю, — не отрываясь от лежащих перед ним бумаг, проговрил Ментор.

— Пытливый настаивает присутствовать на обсуждении, — передернул декан.

Оторвавшись от чтива, ректор рассеяно посмотрел на декана, а потом, заметив Пытливого, без особого удивления, как бы для самого себя, отметил:

— И ты здесь, коллега…

Обдав Пытливого взглядом полным увещеваний, мол, «Как ты мог?» — он добавил, обращаясь только к нему: — А почему би нет, коллега?

— Спасибо, — буркнул Пытливый и, забыв о свинце в ногах, выбежал из декановского кабинета.

Объятый с ног до головы огнем стыда, он не помнил, как выскочил из Школы, запрыгнул в «стрекозу» и куда приказал ей лететь. Он не заметил даже, как она взмыла в небо. Пытливый был в шоке. Лучше еще бы час ему слушать выворачивающие душу, занудистые нравоучения Карамельника, чем один раз и всего на секунду встретиться с глазами Ментора.

Они ведь были друзьями. Было время общались почти каждый день. Он, Камея и Ментор. Если, конечно, Ментор не покидал по делам Резиденции.