Приговоренные ко тьме

— Еще раз в седмицу мне приносят несколько свечей, и я наслаждаюсь их недолгим светом и читаю Священное писание, находя в этом необыкновенную поддержку себе. Скоро их должны принести опять.

Воцарилось долгое молчание, прерванное внезапным раскатистым хохотом Христофора. Эхо подземелья охотно присоединилось к нему.

— Это прекрасно, брат, что ты с улыбкой на устах приветствуешь наказание свое. С таким настроением легче переживать все испытания для тела и души.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, папа Лев. Я усмехаюсь тому, что, вероятнее всего, это первый случай за почти тысячелетнюю историю существования церкви Христа.

— Что человек, занимавший трон Апостола Петра, брошен в темницу? О нет, ты ошибаешься, брат мой, это случалось, и неоднократно. Примеры беспокойного Иоанна Гундо или же Льва, возродившего Римскую империю68, тому свидетельства.

— Быть может, быть может. Скажи, святейший папа Лев, кто заточил тебя сюда и как ты относишься к врагам своим?

— Я стараюсь относиться к ним так же, прости меня, Господи, за дерзость мою, как наш Спаситель по отношению к палачам и предателям своим. Но человеческая натура несовершенна, и я солгу, если скажу, что мою голову никогда не донимали бранные мысли по отношению к моему врагу, кардиналу Христофору, и последователям его. Именно Христофор стал виновником моих несчастий, он сам слишком желал стать папой, а я внезапно встал у него на пути.

— Мечта Христофора исполнилась, он стал папой. Ты знаешь это?

— Нет, но я догадывался, что так оно и случилось. Надеюсь, он будет достойным преемником Святого Петра и прославит Церковь Христа во всех закоулках нашего мира.

— Как может стать достойным тот, кто ради папской тиары пошел на насилие?

— Важны не сами проступки, которые бывают сиюминутным следствием несовершенства и податливости человеческого естества, но оценки, которые выносит себе сам прегрешивший, и его деятельность на пути исправления и недопущения подобного впредь. Господь наш отец всем сущим, а отец, при всей строгости своей, в первую очередь любит своих детей, и ничто так не трогает сердце отца, как когда неразумные дети его слезно просят о прощении. Если папа Христофор в деяниях своих будет опираться на слово Божие и нести в мир свет и любовь, уверен, Бог простит ему, что он отстранил меня, тем более, что я мог на этом пути оказаться куда менее состоятельным. Признаюсь вам, я испугался тогда, в несчастный день своего избрания, что выбор народа пал на меня, ибо папская тиара суть необъятная ответственность для любого смертного, а кроме того, на апостольском троне в наше время необходим человек, способный вести себя, как светский владыка, с правом выносить подчас жесткие, но необходимые решения. Это не для меня, но Христофор, насколько я о нем наслышан, может оказаться именно тем, кто нужен Вере и Риму.

— Увы, этого не случилось, папа Лев. Понтификат Христофора оказался почти столь же кратким, как и твой.

— Вот как?! Выходит его старания были напрасными. Мне казалось, что Господь знамением воли своей дал мне понять, что я недостоин в сравнении с Христофором носить священную папскую тиару.

— Причем здесь знамения воли Господней? Здесь все было делом рук человеческих. Или дьявольских.

Лев перекрестился и зашептал молитву.

— Все, что не происходит в мире, созданном Господом, все происходит по воле его. Человек впадает в грех гордыни, считая, что способен повлиять на ход событий, — сказал Лев.

— Тогда как прикажете судить за грехи конкретного человека, если, как вы считаете, все его действия заранее предопределены? Как можно обвинять человека в греховности, если совершение им греха произошло по чьей-то, пусть и всемогущей, но не его воле?

— Что вы такое говорите?

— За что весь мир ненавидит Иуду Искариота, если его предательство было заранее предопределено, и он не мог поступить никак иначе? Зачем вообще надо было посылать на смерть Сына Человеческого, если все поступки людей, родившихся и даже не рожденных, происходят не по их воле, а по воле Верховного Судии? Не судит ли Он тогда себя самого? А если это все же не так, в чем я уверен, то не чрезмерной ли карой наказывает он грешных, уже при появлении своем на свет грешных и слабых тварей?

— Вы судите того, кто никому не может быть подсуден!