Приговоренные ко тьме

В помещении вновь воцарилась тишина. Лев не бросил руку своего нового сокамерника. Христофор только слышал прерывистое дыхание Льва, по всей видимости, непросто свыкающегося с этой новостью.

— Что произошло с вами?

Христофор коротко рассказал о событиях последних дней.

— Значит, Теофилакт вернул себе власть в Риме. Почему же он… — Лев осекся, не договорив.

— Не освободил вас? В самом деле, почему? — Христофор зло рассмеялся, — ведь все это время мятеж против меня велся под флагом борьбы с моим узурпаторством и восстановлением ваших попранных прав. Однако, как видите, Теофилакт не спешит пока освобождать вас. Я так думаю, что у него есть более подходящая кандидатура на папский трон. Хитрая, двуличная и скользкая, и теперь всецело обязанная Теофилакту.

— Кто же это?

— Убежден, что это Сергий, бывший епископ Чере.

— Тот, который…

— Да, да, озвучивал Формоза на Трупном синоде. Тот, кого я всюду таскал за собой по всей Италии, как цепную собачонку, думая, что имею подле себя верного слугу. Воистину, однажды ступивший на путь мерзавца таковым останется до конца дней своих!

— Бог ему судья, у него есть время и возможность заслужить любовь и прощение. Но… скажите… вы думаете, народ Рима и городской Сенат захочет за него проголосовать? Неужели у Рима столь короткая память?

— Теофилакт, вновь придя к власти, думаю, расправится с сенаторами, которые разинули на него пасть. Что касается народа Рима, то он, как и все народы, суетен, корыстен и склонен к праздности, на него нечего сильно рассчитывать. Он с радостью примет на веру все объяснения и мотивы поступков новой власти, для него это и проще, и безопаснее. Не забывайте, что это говорю вам я, укравший у вас тиару! И я знаю, что говорю. Вы думаете, много народу сто двадцать дней тому назад вступилось за вас?

— Даже не тщу себя надеждой быть обласканным такой честью!

— Утешьте себя тем, что в свое время такой чести у плебса не удостоился и сам Спаситель! Пусть этим фактом утешается каждый, кто гоним толпой, пусть о казни Спасителя помнит всякий мерзавец, утверждающий, что Vox populi, vox Dei71! Толпа — это орудие, которым не так уж сложно управлять, ибо у толпы нет разума, только инстинкты. Быстрее всего она реагирует на призывы к ненависти, и лучше всего у толпы получается преследовать чуждых ей взглядами, поведением и даже внешним обликом. Толпа отторгает непохожих на нее и стремится таких уничтожить, ошибочно видя в однообразии свою правоту и силу, тогда как здоровье любой нации определяется наличием и состоянием оппозиции господствующей власти и преобладающим убеждениям.

Снова возникла тяжелая и продолжительная пауза. Первым на этот раз ее прервал Лев:

— Как вы думаете, что с нами будет?

— Разве вы не готовы все заранее отдать на откуп Провидению? Вы готовы признать, что в данном случае человеческое решение, логически проистекающее вследствие последних событий, окажется сильнее?

— Чтобы ни случилось, я приму это как волю Господню. Чего и вам советую, если вам дорога душа ваша.

— Она мне дорога, Лев. Но мы сейчас в руках людей с не самыми добрыми намерениями относительно нас. И не будет ангела, который отворит нам темницу, как в свое время Апостолу Петру.

— «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас»72, — заметил Лев.

— Если ангел не появился, когда вы здесь были один, то теперь он не появится точно, поскольку ваше благочестие нарушает своим соседством человек суетный и порочный, хотя мою голову, так же, как и вашу, тоже совсем недавно венчала папская тиара.

— Отрадно, что вы так критично и сурово относитесь к себе, но вы забываете милость и любовь Господа. Воздадим же, брат мой Христофор, совместно благодарение Господу за все, что он делает для нас, рабов своих никчемных, и покаемся же мы в грехах своих.

Священники дружно прочитали молитву.

— Вы спрашивали меня, что, вероятнее всего, будет нас ждать, брат Лев?

— Да, и я внимательно слушаю, ибо уже имел возможность убедиться в незаурядности и логике вашего ума.

— Благодарю вас, брат. Так вот, логика подсказывает мне, что нам необходимо и далее истово молиться о спасении души своей и о милости к телам нашим бренным. Наше существование на земле здешней не нужно никому ни в Риме, ни в Италии. А вот помешать своим существованием мы можем. Если какой-нибудь очередной заговорщик поднимет бунт под флагом освобождения вашей, или, в чем особо сомневаюсь, моей персоны, хуже всего от этого может быть именно нам.

— Стало быть, брат Христофор, нам надо смиренно дожидаться последнего испытания нашего на пути к Царствию Божьему, на пути от тленности к нетлению.

— После Трупного синода, в котором я также выступал хулителем Формоза, после всего того, что я сделал с вами, мой путь в Царствие Божие окажется несравненно более долгим и трудным, чем у вас, брат Лев.