Приговоренный

Адвоката звали Павел Иннокентьевич Хорунжий. Это был мужчина с полным лицом, обросшим с трех стороны седой подстриженной бородкой, в очках в круглой золотой оправе. Так мог бы выглядеть Гарри Поттер после пятидесяти, если бы его назначили директором Хогвартса.

Даже не выслушав Юлия (а зачем, ведь с делом он уже успел ознакомиться по материалам и со слов Гришина), Хорунжий предложил тщательно проработанный им накануне план защиты, который представлял собой нечто среднее между пиар-акцией какой-нибудь политической партии, у которой никак не получается дотянуться до проходного барьера, и немецкой операцией «Барбаросса».

– Легенда у нас такая, – говорил Хорунжий, отчаянно помогая себе руками, так, как будто был на трибуне. – Вы – герой-одиночка, честный мент, который, видя изнутри все нюансы милицейского произвола, не пожелал с этим мириться. Попытка вашего начальника выгородить задержанных грабителей, его угрозы и давление – вот последние капли, переполнившие чашу вашего терпения. Вы не собирались убивать Лапова. Били не его, а ту безнадегу, беспросветность и все то, что окружало вас с первых месяцев службы и с чем вы никак не желали мириться.

– Убийство офицера МВД, занимающего высокую должность. Вы что ж, хотите, чтобы меня засадили пожизненно? – удивился Юлий.

– Вы находились в состоянии аффекта. Мы вас направим на психиатрическую экспертизу, на которой вас признают не вполне адекватным. Все показания налицо: потрясение от смерти отца, скрывающаяся за границей от бандитского преследования мать и, наконец, несправедливое отношение начальства. Понятно, почему у вас поехала крыша. Одно то, что вы рассказали о совершенном вами преступлении первой подвернувшейся под руку особе, с которой вас, кроме постели, ничего не связывало, уже говорит, что вы не в своем уме. С врачами я договорюсь. Разумеется, им надо будет заплатить. Сумму я назову позже.

– А как быть со вторым убийством и моим предполагаемым сообщником? Он что, тоже был в состоянии аффекта? – поинтересовался Юлий.

– Каким вторым убийством? – удивился Хорунжий.

– Вы действительно ознакомились с моим делом? – усомнился Юлий.

– Ну, да… ознакомился, – ответил адвокат, но на этот раз как-то не очень уверенно. Когда Юлий сказал ему «до свидания», Хорунжий не понял. Тогда Юлий сказал «гуд бай», «до видзення», «ауфвидерзеен», «адье», но Хорунжий продолжал смотреть на него как корова на колбасу. Тогда Юлий перешел к более длинным прощальным фразам: «аривидерчи, бамбино», «аста ла виста, бэби», короче, «пошел на хер, мудак».

До адвоката наконец дошло. Он поднялся. Его нижняя губа обиженно выпятилась вперед. У порога он все же задержался и выразил надежду, что Юлий все-таки передумает. Чего-то он все-таки так и не понял.

Юлий добился от следователя разрешения позвонить матери.

– Ты кого мне насоветовала? С таким адвокатом, как он, и никаких прокуроров не требуется.

– Как знаешь. Я хотела как лучше, – обиделась мать и, назвав его на прощание неблагодарным, повесила трубку.

Адвоката Тараскину, как это ни странно, нашел Сыч. В отличие от Хорунжего, новый защитник не пытался позиционировать себя в качестве единственного и неповторимого. Рассказ Юлия про сон выслушал без эмоций, делая пометки в блокноте. Обещал сделать все, что будет в его силах, чтобы Юлия освободили.

В тот день Юлия ожидал еще один сюрприз. Когда после разговора с адвокатом его вели в камеру и возле самых дверей конвойный велел встать лицом к стене в ожидании, когда старший надзиратель по фамилии Метелкин откроет двери, Юлий почувствовал, как в его руку что-то вкладывают. Что-то напоминающее клочок бумаги. Сжав ладонь, Юлий шагнул в двери.

В камере Витек читал нечто вроде лекции о нравах, какие бытуют в колонии.

– Ты думаешь, что если на спецзону попадешь, то там как-то по-другому будет? – спрашивал он чиновника. – И не мечтай. Там все как в зоне обычной. Паханы, смотрящие, мужики и опущенные. Все есть. Паханы – это спецназовцы всякие, опера бывшие. Короче, те, у которых кулаки большие. Бывшие работники прокуратуры и судьи – это всегда обиженные. Прокурорских никто не любит. Ну и остальные – серая масса вроде тебя.

Юлий украдкой посмотрел на то, что ему сунули в ладонь. Бумажка оказался запиской. В ней было всего три слова, содержащие в себе одновременно и предупреждение, и совет, и даже приказ. И эти слова повергли его в ужас от осознания беспомощности и невозможности поступить так, как ему предписывал неизвестный доброжелатель.

Текст записки был напечатан на принтере: «Тебя приговорили. Беги».

Медвежьи услуги

Александр Александрович был самым неприятным человеком, с которым имел дело Артур-Медведь.

Равнодушные холодные глаза, бритая наголо голова и почти безгубый рот делали этого человека похожим на большую злую ящерицу-мутанта, притаившуюся среди камней. От Александра Александровича всегда веяло холодом, причем не в метафорическом, а в самом буквальном смысле этого слова. Артур ощущал этот холод физически, так, словно стоял у открытого настежь погреба.