Лешка дополз до своего дивана и повалился на него не раздеваясь. День прошел шумно, дико, нелепо и совершенно впустую. Ни для работы, ни для перспективы, ни для души эти праздники ничего ему не дали. Он заснул, не подозревая, что в рассуждениях своих глубоко не прав. Но праздник — кончился!
Феоктистов с разбега влетел в кабинет (появился и кабинет в жизни Лешки!) и, не присаживаясь, выпалил:
— Мне только что звонил мэр Каменска. Результаты праздника блистательные! Двое убитых, шесть человек в больнице, по ходу дела милиция зацепила двоих бандюг, находившихся в розыске.
— Двоих убили? — поморщился Лешка.
— Для события подобного масштаба — цифры мизерные, успокойся. К тому же одна смерть — бытовая, в семейке передрались, а вторая — мужик упал с моста в реку, но, может быть, ему в этом и помогли. Не в том дело, Алексей Дмитриевич…
Он вернулся к дверям, плотно прикрыл их, сел к столу и сказал сосредоточенно:
— Пока вы весело гуляли, я пересмотрел жизнь банка под углом твоих расследований по делу моей постельной стервозы. У нас утекает информация, Алексей Дмитриевич. В стройных и преданных рядах сотрудников банка есть враг.
— По-моему, он — был. Но закончил свою жизнь в Яузе.
— Нет. Я уже узнал результаты вскрытия, то, что она была пьяна в дым, стало фактом. Я придерживаюсь твоей версии, что, возможно, рядом с ней и сидел какой-то каскадер, но Антонина была дура! Красивая, жадная, стервозная дура! Ни один сколь-нибудь разумный человек не рискнул бы поручить ей такую шпионскую работу. Да она же за год не могла освоить и понять разницу между «инвестицией» и «депортацией», куда уж ей заниматься сбором данных и передачей их врагу. Я даже думаю, допускаю мысль точнее, что ее и убрали, чтобы прикрыть этой смертью фигуру настоящего информатора. Мне хочется, чтобы ты покопался в этом деле.
— Дайте хоть какую-то отправную точку, Сергей Павлович.
Феоктистов подумал.
— Хорошо… Самое простое, чтоб ты понял. Год назад я пришел к выводу, что в банковском деле в конце концов победит не тот, кто не играет бумажками-деньгами на валютной бирже, а тот, кто прижмет свои деньги к металлу, к нефти, углю, бетону. Это и называется «инвестировать деньги в промышленность». Короче говоря, появилась группа молодых людей, которые решили недалеко от Москвы построить кирпичный завод. Я просчитал перспективу. Сам знаешь — строительство коттеджей, дач разворачивается с диким напором. Начали переговоры. Дело выгодное, условия хорошие, парни внушали доверие. Все прекрасно, в последний момент срыв. Полный отказ клиента! Через полгода случайно узнаю, что клиент перехвачен другим банком, заводик запустил первую очередь, и сами гребут деньги лопатой, и банк сорвал свой куш. А переговоры велись конфиденциально. Сожрать нас конкурент мог, только имея информацию об этих переговорах.
— А может, клиент и выдал эту информацию вашим конкурентам?
— Им нет смысла это делать. Банк называется «Демпинг-Экстра». А сегодня ночью ты сделай вид, что на пробу хочешь подежурить со своими орлами, я оставлю тебе от кабинета ключи, так ты и перешерсти все личные дела сотрудников. Понюхай, пощупай, может, на что и нарвешься.
— Подождите, Сергей Павлович, ведь в таком деле должна быть какая-то система поиска! Личные дела штука формальная, в них много не разглядишь, это как игральные карты: туз есть туз, король — король, и не более того.
— Вот ты и изобрети систему! — засмеялся Феоктистов. — От мэра Каменска тебе благодарность. Сейчас иди отдыхай, а ночью приступай к поискам вражины. Гадину надо найти, иначе нас до банкротства доведут.
Он шагнул к дверям, но остановился, повернулся и сказал грустно:
— Конечно, Алексей Дмитриевич, существуют всякие конторы, которые специализируются на поисках виновных в утечке информации, но мне неохота платить деньги на сторону, да и не верю я, что они умнее тебя, к примеру. Иди погуляй, подумай, погода хорошая.
Погулять Лешка планировал и без советов Феоктистова. Хотя повод для прогулки у него был несколько иной.
Он вышел из банка и пешком пошел к Разгуляю. Город освобождался от мишуры окончившегося праздника. Снимали иллюминацию, подбирали мусор, ненужными и нелепыми казались все лозунги и плакаты, еще висевшие на стенах. Лешку охватило то ощущение грусти по минувшему празднику, какое бывает в семье, когда торжества окончены, в квартире пустота и разорение, хозяева убирают столы, подметают, моют посуду, самые близкие гости, понурые и похмельные, домой не уехали, еще ждут чего-то, ведут уже будничные, скучные разговоры, а в окно заглядывает мутный, повседневный рассвет. Праздник кончился — надо жить дальше.
От Разгуляя перед Лешкой блеснули золотом купола Богоявленского собора, и он вспомнил, что это был первый храм в его жизни, куда его еще мальчишкой привела мать. Храм испугал Лешку, и этот легкий страх перед Богом и церковью он так и сохранил в своей душе, тем более что верующим матушка его не воспитала, а отец только фыркал, когда речь заходила о вещах подобного рода.