Приговоренный к жизни

— Скоро Москва!.. Я взглянул в окно, проснувшись с тяжелой головой. Где я, ой? Вспомнил. Джордж спал напротив, весь из себя гордый, даже во сне. По-моему, его окончательно достали события ночи и он улетел в мир грез. Он не слышал даже, как я расплачивался с проводником за разбитое стекло, а когда тот увидел опаленные пятна на стене, то чуть было не лопнул от своей чухонской спеси и изумления перед лицом антинаучного феномена. Я заплатил ему, едва не послав к черту, но вовремя образумился. Из коридора донеслось отвратительное воркование, что-то о том, что подъезжаем.

— Возлюбленный мой монсеньер, — громко сказал я, — проснитесь, мы с Кэтти давно ждем вас. Джордж поднял голову. Он посмотрел на Катю печальными глазами.

— Мадемуазель, принеси мне чего-нибудь такого поесть, — столь же печально сказал он. Я протянул ему таллинскую булку.

— Какая гадость, — сказал он, но булку съел. И тут же начал давать советы:

— Катя, тебе в коротких юбках лучше ходить, чем в такой хламиде. А ты со вчерашнего дня небритый остался. Грех и вообще стыдно, Даэмон. Кэтти вышла первая, и тогда Джордж обратился ко мне:

— Скажи, ты ведь хочешь, чтобы все прекратилось? Я показал ему на опаленную стену и покачал головой.

— Ты глуп, — возразил Джордж, — пусть это и малая тысячная доля твоих возможностей, но ты не можешь себе даже представить мои.

— Я их не видел, — отрезал я, упаковывая платья Кэт, — монсеньер, ты звезда в моей ночи. Но не жди от меня пощады. Я ненавижу тебя так же безумно, как и люблю.

— Я хочу оставить вас с ней, — сказал он.

— Ты уходишь?

— Мне не пристало быть с тобой рядом. Когда с тобой свет, тебе светло. Оставайся же во тьме, раз избрал ее сам. И будь проклят всякий, кто пойдет за тобой, тебе же мое наказание — спасение и вечный рай. Тебе не быть с теми, кто тебя любит, и в наказание я нарекаю тебя своим любимым сыном.

— Остановись! — буквально визг вырвался из меня, а он смотрел свысока, и после поцеловал.

— Ты выбрал бой, — продолжил он, — те, кто за тобой, отныне не в твоей власти. И они погибнут. До свидания. Это игра, твердил себе я, это только игра. Но когда я вышел на перрон и увидел Кэтти, такую прелестную, сердце мое сжалось от боли. «Не хочу» — хотело вырваться из меня, но замерло в горле кашлем безнадежного больного, и слезы выступили на глазах. Теперь навсегда.

— А где Джордж? — спросила она.

— Ушел. Ты хочешь есть?

— Я хочу того же, чего и ты. Что с тобой, мой единственный? Я ничего ей не ответил. Просто продолжал бессмысленно идти по перрону, где меня поминутно толкали прохожие, которых я мог бы испепелить одним только взглядом. Откуда знать им, кто я есть, бедным безмозглым божественным баранам. А какие мерзкие лица… Я посмотрел на мою приговоренную невесту, насколько она хороша… а ведь в аду будет пренепременно как на конкурсе красоты, — и обреченно засмеялся, чтобы не дать ей видеть мои слезы…

— Хочешь сказку про любовь, Кэт?

— Конечно, — она села на скамейку. На Бульварном кольце я провел ее мимо мест моих давных свиданий, первых «я твоя» и первых поцелуев — неумелых, нежданных. Кэт, бедная девочка моя, зачем ты со мной? Наивное дитя, я и прогнать тебя не сумею, да и чего для? А она тем временем беспокоилась моим молчанием, поминутно заглядывая в мои недобрые глаза. Кэт… я не ждал ее здесь. Все оказалось мерзким обманом, как вкус яда на губах. Минута торжества и жестокое падение, причем не мое даже. Мой парашют раскрылся, а Кэтти уже улетала от меня дальше жестоко неотвратимо. И ее не задержать…

— Жил-да-был на свете некто, все говорили, что он Бог. Он тоже верил в это, ведь ни он, никто другой, никогда не видел другого бога. А ночью на земле правил Мрак, откуда приходил ангел с темными крыльями, стелил на землю темно-синий бархат и ложился на него, а утром рано таял льдом. Но соседи боялись его, ведь ночи несли им холод и страх, и волчий вой шел след за ветром на их фермы, а потом по утрам они часто недосчитывались одной-двух овечек из стада, иногда даже трех. Его же волки никогда не трогали. Тогда люди обвинили Темного в бедствиях ночных и обещали примерно наказать. «Мы не посмотрим, что ты приходишь непонятно откуда, и, говорят, Самому Ему брат. Ты брат волкам, раз они не трогают тебя». «Я просто люблю их вой,» — сказал он им, «что же до ваших обвинений, то я не брал никаких овечек, они мне не нужны. Впрочем, вы и сами это прекрасно знаете. Если же вам угодно считать виновным меня, я готов признать свою вину. Делайте со мной что угодно, мне абсолютно безразлично». «Он признался!» — закричали тогда эти скоты, — «гоните его прочь». И его не стало. Но Бог, его старший брат, узнал о том, что жители сделали с Темным. И коснулась его печаль, непонятная им. Наутро они не нашли и его — Бог ушел следом за Темным. Он нагнал его очень далеко — там, где вода касается неба.

— Зачем ты идешь за мной? Знай, эта прогулка может кончится для тебя страшным. Здесь никто не признает тебя и правят Совсем Другие… Но Бог не испугался идти за ним и они пошли дальше, в незнакомый мир…

Ведь люди были скучны им, а те, кого они не знали — нет.