Приговорённые к совершенству

И когда, после медицинских процедур утонувший в огромной для него куртке Марата, юный пленник успокоился и съел предложенное ему мясо — Шамиль этого чумазого людоедика готов был расцеловать как родного сына: слава Аллаху! Мальчишка, конечно, дикарь дикарём, но вовсе не такой тупица, каким показался сначала. Напротив — очень даже сообразительный. Быстро понял, что убивать его чужеземцы не собираются и сразу, кажется, догадался — почему. И сделал из этого совершенно верные выводы: почти без заминки назвавшись Грайхом — в ответ на несколько раз произнесённое командиром своё имя. А когда они общими усилиями выяснили, как по-чеченски и по-дикарски называется нож — дальнейшее было делом техники. Вернее — памяти. Которая у мальчишки-людоеда оказалась прямо-таки потрясающей: чуть ли не с одного раза запоминая обозначающие предметы и движения слова, он их больше не забывал. Во всяком случае, утром без запинки повторил Шамилю те пятьдесят слов, которые выучил вечером. Что для самого командира, не записывай он за пленником, было бы невозможно. В связи с чем возник немалый соблазн, наскоро выучив мальчишку азам чеченского, использовать его как переводчика, не забивая свои головы дикарской речью. Однако Шамиль сразу понял: нельзя — если Аллах уготовал своим воинам нести свет истинной веры в тёмную глубь времён, то они обязаны научиться местному языку, чтобы высокие религиозные откровения пророка Магомета попали к доисторическим людоедам не из вторых рук, не через невежественного юного соплеменника. Да и чисто практически: в чужую эпоху жить на чужой земле и не уметь объясняться с населяющими её людьми, во всём полагаясь на переводчика — самоубийственно. Нет. Необходимо самим.

И на ближайшее время бородатые террористы засели, образно выражаясь, за учебники чеченско-дикарского языка — если таковыми считать постоянно дополняемые Шамилем и Тенгизом записи произносимых мальчишкой странных созвучий. При суровой норме: запоминать не менее пятидесяти иноязычных слов каждый день. И, понимая, что от этого, скорее всего, зависят их жизни, террористы очень старались.

Уже на второй день его пленения чужеземные колдуны могли бы спокойно снять волшебные узы — Иркат бы не убежал. Ну, разве что, отлучился бы ненадолго — предупредить своих, удержать их от крайне опасных, как выяснилось, разведывательных вылазок: ко всему прочему, пришельцы, оказывается, умеют видеть ночью! Но… живя среди чужеземцев, Иркат с каждым днём, с одной стороны, всё более проникался трепетом перед магической мощью используемых ими предметов, а с другой — всё более убеждался, что сами по себе, как колдуны, они ничего не стоят. Например, ему не составило бы никакого труда запоминать в день куда больше иноязычных слов, чем из речи Речных Людей с грехом пополам выучивали пришельцы — даже при помощи колдовства, постоянно рисуя на удивительно тонких белых листах массу мелких волшебных знаков.

Но и не только это: приглядываясь к пришельцам, Иркат сравнивал их образ жизни с тем, как живут мудрые шаманы и колдуны его народа, и выводы, которые юноша делал на основании своих наблюдений, нисколько не способствовали повышению авторитета диковинных чужеземцев — никакой тяги к познанию сокровенной сути вещей у них не было и в помине. А ведь магическая сила, как все знают, очень быстро истощается и для своего возобновления нуждается в постоянных заговорах, заклятиях и, особенно, жертвоприношениях. Пришельцы же, кроме недолгих молитв своему Старшему Богу Аллаху, ничего необходимого для сохранения и умножения магической Силы, как понял Иркат уже на третий день своего пленения, не совершали — и, тем не менее, Сила не уменьшалась! Что говорило о страшном могуществе тех колдунов, которые наделили ею не только оружие, но едва ли не всё из того, чем пользовались чужеземные воины. И всё-таки…

…дней через пять от начала пленения, выучив уже несколько сотен (частью, совместно с пришельцами, частью, самостоятельно, вслушиваясь в их разговоры между собой) иноязычных слов, Иркат пришёл к выводу, что на земли Речных Людей чужаки пришли будто бы не по своей воле — являясь то ли изгнанниками, то ли жертвами чьего-то невообразимо могучего колдовства. Перед которым их собственные — тоже очень неслабые! — волшебные атрибуты оказались совсем бессильными.