Приговорённые к совершенству

— Вполне удовлетворительно. А снайперского огня от тебя и не требуется. Главное, Света, если сунутся подонки, не жалей патронов: в «Уазике» их навалом. А что ещё — майор подскажет. Иван Адамович, я сейчас в разведку. К Колодцу. Если через два часа не дам о себе знать, то в 10.00. - ровно в 10.00. - свяжешься с Иннокентием Глебовичем и доложишь обстановку. И ни в коем случае — ни под каким предлогом! — не вздумайте меня выручать. Или ждите звонка по сотовому, или, если на вас нападут и увидишь, что не отбиться, попытайтесь уйти. У меня в «Уазике» почти семисотсильный движок — не догонят. Да, а пока подзаймись со Светой. Стрельбой, сам понимаешь, нельзя, но перезаряжать — чтобы не думая — пусть поучится. И покажи, как гранатомётом пользоваться — мало ли что. Да, чуть не забыл: а водить-то ты, Света, умеешь?

— Умею, Сергей Геннадьевич. Вполне прилично. Только…

— Всё, Светочка! Вопросы потом. Уже ухожу. А ты постарайся пока то, чему научит Иван Адамович, усвоить как можно лучше. И во всём его — беспрекословно. И — очень желательно! — чтобы быстро. Почти мгновенно. Ведь в бою даже не секунды, а доли секунд решают.

* * *

Покосившаяся водонапорная башня, зияющий высаженными окнами насосный цех да сгоревшая подстанция — печальный итог безупречной тридцатилетней службы артезианского колодца. И ведь специалисты предупреждали, что из этой линзы нельзя качать более трёхсот кубометров в сутки — произойдёт засоление. Но кто и когда это слушал «неудобных» специалистов? Пессимистов и очернителей? А план? Его выполнение и перевыполнение? Звания? Должности? Премиальные — наконец? Разумеется — нашли других. Политически грамотных и идейно зрелых. И качать уже начали по их прогнозам. В полтора, в два и даже в три раза перекрывая норму. Рекордно перевыполняя план. А когда вместо воды из скважины потёк крепкий рассол — спрашивать оказалось не с кого. Морально безупречные и идейно зрелые специалисты сделались к этому времени корифеями в гидрологии. Начальник насосного цеха — шишкой в Главке. Председатель колхоза — Первым секретарём райкома. Бригадир, не успев получить «Героя труда», спился и умер. А тут как раз грянула приватизация, а за ней долгий делёж награбленного, за которым последовал Референдум — так что несколько хоть и брошенных, но уцелевших домов посёлка, сохранившийся корпус насосной станции и не упавшая водонапорная башня могли даже вызывать чувство своеобразной (ностальгической) гордости: умели же раньше строить! Уже сколько лет всё брошено, а стоит!

Правда, Сергея, из-за возвышающегося на отшибе полуразрушенного кирпичного дома внимательно осматривающего в бинокль отчасти степной, отчасти «постиндустриальный» пейзаж, волновало другое: «Понастроили тут и бросили! Да в этих развалинах можно бесследно спрятать не менее батальона!»

* * *

— Копчёный, я сейчас эту сучку сделаю!

— Я тебе, падла, сделаю! Ё… нашёлся! Утрись гондоном! Забыл, что Седой сказал?

— Ладно, Копчёный, не залупайся. Уж и пошутить нельзя.

— Смотри, Воробей, дошутишься. Седой тебе оба яйца открутит и в пасть засунет, чтобы не вякал. Забыл, кто на вонючего «Козлика» надрочил Груздя? «Голыми руками возьмём, голыми руками» — взяли?! Тебе сейчас, Воробей, не о том, чтобы бабе пистон поставить, а о башке своей думать надо! Груздь-то был не сам по себе — от Седого.

— А х… Седой — обыкновенный «степняк». Грёбаный фраер.

— Блатной нашёлся! За наркоту — по дурости — две ходки в зону и думаешь: Авторитет?! Да Седой, когда ты ещё какал в штанишки, таких «авторитетов» ё… у параши.

— Брось, Копчёный, Бублик не настучит. А настучит, сука…

— Ты, Воробей, ему пасть порвёшь? Как тогда? Когда этот р…й с «Козлика» з…ил по «джипу»? И п… Груздю! А вы с Бубликом обосрались! Вояки х…! И с чем остались? Ну?! У-у, падла! А когда баба — из «замороженных» — можно сказать, свалилась с неба… как же, «крутой», два куска — для тебя не деньги! Пойми, фраер, Дикое Поле кончилось! Это год назад ещё можно было! Малолеток — хором! Е… не п…! А сейчас мы кто? Обыкновенные урки! Да ещё — без фарта. А без фарта в Степи… Сейчас нам эти два куска, знаешь как…

После столь длинной тирады Копчёный сплюнул, носком левого ботинка растёр плевок и оценивающе посмотрел на примотанную к батарее центрального отопления Ольгу. Старовата, конечно, лет тридцати пяти, но выглядит очень даже неплохо. Главное — из «замороженных». А такие — в последнее время — в цене. Седой не отвертится — выложит два куска, как миленький. А если хорошенько поторговаться, то, может, и два с половиной. Кажется — фарт пошёл. Маленький — но пошёл. «Замороженная» эта не на Воробья наткнулась, а на него. А на Воробья бы — п… «зелёным»! После этого м… не то что двух кусков, сотни паршивой никто бы не дал за Ольгу.