Приговорённые к совершенству

Сообщив «степнякам» согласованный в Ростове план ближайших действий, Иннокентий Глебович ни словом не обмолвился о своём новом — после потрясшего полковника сеанса телепатической связи с Ольгой — понимании ситуации. О сделанном им выводе, что не всякое объединение России пойдёт ей на пользу — ибо в некоторых случаях цена такого объединения может оказаться слишком высокой: завтрашнее счастье строить на пролитой сегодня крови — очень опасная иллюзия. Да, доставшееся нам от диких предков убеждение, что сила является решающим аргументом, до сих пор определяет политику большинства государств в современном мире, но… в конечном счёте, не это ли заблуждение привело к распаду России? В двадцатом веке с лихвой переполнив меру допустимого между людьми насилия, Россия как бы подвела черту под всей своей мучительной историей, расплатившись за то, что непозволительно долго была заповедником рабства. И возрождать этот заповедник…

Да, когда властный Голос позвал полковника Горчакова в Дикое Поле и ради спасения России велел засевать это поле маком, то Иннокентий Глебович не испытывал внутренних колебаний — и жизненный опыт, и усвоенное им с детства единственно верное материалистическое учение говорили полковнику: святая цель оправдывает самые грязные и кровавые средства. Однако сеанс телепатической связи с метаментальным сознанием Ольги перевернул не только мировоззрение, но и всё мышление Иннокентия Глебовича: если высокая цель для своего достижения требует низких средств — откажись от этой цели, ибо её высота иллюзорна. В действительности — это не вершина, а пропасть. Не свет, а тьма. Короче — дьявольское наваждение. Правда, осмысливая Ольгино телепатическое послание, полковник Горчаков скоро осознал, что, оставаясь в миру, он не сможет избежать грязи, однако, с помощью женщины, которая не женщина, увидев истинную стоимость затеваемых им преобразований, понял: насильственное воссоединение России в границах бывших до Референдума не сулит ничего хорошего. Не говоря о страшной цене, которую придётся заплатить за эту попытку: соединённое пролитой кровью неизбежно разъединится.

Разумеется, ни ростовскому Губернатору, ни тем более «степнякам» Иннокентий Глебович не собирался открывать своих заветных мыслей — уж если что и могло подвигнуть множество независимых мелких правителей поступиться своими сиюминутными интересами, то только мечта о возрождении Великой Российской Империи, а никак не идея образования на её месте четырёх, пяти процветающих самодостаточных государств. Одно дело мистический Третий Рим, а другое — земное благополучие населяющих его территорию людей. Первое может быть национальной идей, второе — нет. Так уж устроен человек, что по-настоящему его вдохновляет только заоблачное, грандиозное, мало связанное с повседневной жизнью. А людей, умеющих истинно великое видеть в малом — Бога не только в душе, а во всех телесных потребностях и отправлениях каждого человека — всегда были считанные единицы. И до перевернувшего его представления о мире сеанса телепатической связи с Ольгой полковник Горчаков не принадлежал к их числу, вполне разделяя традиционные взгляды: великое — значит, ослепляющее своим блеском и подавляющее своей мощью. Причём — безотносительно к способам проявления этой мощи: ибо грандиозное завораживает до такой степени, что, если убийца нескольких человек кажется нам элементарным подонком, то убийца миллионов — Отцом Нации, Великим Вождём, Гением Всех Времён и Народов.

Таким образом, осознав изначальную порочность приведшего к катастрофе пути, Иннокентий Глебович стал подумывать о тайном соглашении с московским Мэром о чётком разграничении сфер влияния — дабы избежать возможных, в случае столкновения интересов, вооружённых конфликтов. Конечно, московский Мэр, как и он сам до сеанса телепатической связи с Ольгой, видит возрождение России в её объединении под своим великокняжеским скипетром. Но Максим Максимович Полевой мужик умный, и его возможно убедить в том, что без большой крови в ближайшие двадцать, тридцать лет нечего и думать ни о каком всеобщем объединении — слишком противоречивы интересы двух десятков правителей «суверенных» государств. Другое дело — объединения региональные: скажем, Северное — с Москвой, Петербургом Верхним Поволжьем и всем Нечерноземьем и Южное, включающее Югороссию, Нижнее Поволжье и большую часть условно независимых Черноземных Областей. В этом случае объединение может быть действительно добровольным и, соответственно, бескровным. А нужно ли воссоздавать Россию в прежних границах — не лучше ли на европейской части её бывшей территории иметь два, три процветающих русскоязычных государства? — это покажет время. И хотя для себя полковник Горчаков твёрдо решил, что последнее предпочтительней, он не только не собирался навязывать московскому Мэру свою точку зрения, но решил до поры до времени не заикаться о ней никому, кроме Ивана Адамовича, Ольги и Сергея Голышева. Которые, увы, находясь в Большом Облаке, были сейчас совершенно недоступны…