Приятная женщина с цветком и окнами на север

Она (тихо). А кто же мне писал?

Он. Я… А Василий, уважаемый, только адресок мне ваш передал.

Она. Как, то есть, передал?

Он. Точнее, продал. Вместе с фотой вашей… Так что это я все три года слал вам письма.

Часть вторая

В антракте. Гримерная актрисы. Актриса и Гримерша.

Гримерша. Так все вас хвалят. Буквально все говорят: «Наконец-то вы играете свою роль».

Актриса. То есть, что ничего, кроме этой идиотки, я играть не должна?

Гримерша. Правда, там был один критик — фамилия у него такая нерусская… Говорят, он швед. (Замолчала .)

Актриса (не без ярости). Ну и что же швед?

Гримерша. Он говорит, что вам эту роль вообще играть нельзя. Что все равно никто не поверит, что вас все бросают… и что надо было взять какую-нибудь некрасивую, несчастную актрису. А вы, дескать, только притворяетесь.

Актриса. Неужели эти шведы не могут понять, что ее надо играть красивой? Потому что когда бросают уродину — это, пардон, ежу понятно! Но когда никому не нужна добрая женщина… ну, скажем… с приятным лицом… когда рядом не находится ни одного стоящего мужчины, который оценил бы все это… то появляется страстное желание сделать то, что давно пора: взять всех этих мужиков и передушить их к чертовой бабушке!

Гримерша. И правильно!..

Актриса (не слушая). Нет, надо стать феминисткой. Все стоящие западные бабы давно феминистки. Они чудно живут общественной жизнью! И находят в этом кайф! Но русской женщине — ей же любовь подавай. Хоть в каком виде. «Любила одного — жила с другим», по анекдоту. Мы без роковухи никак не можем! И вообще: скажи этому шведу, что они давно проиграли Полтавскую битву — и пусть заткнется!

Осторожный стук в дверь.

Гримерша. Автор. Актриса (громко). Не надо открывать автору. Он так влюблен в свое дефективное творение, что это… просто неприлично в его возрасте.

Стук громче.

И ему мало, что я играю эту дурищу: «Аэлита, уважаемая»… «Геранька»… Я еще обязана в антракте выслушивать, как я несовершенно это делаю.

Стук еще громче.

А может, автор придумал, наконец, другой финал пьесы? Может, ему что-то пришло в голову вместо этого сентиментального монолога?

Стук тотчас затихает.

А может, в конце мне попросту взять гитару и спеть вместо всех этих дурацких слов?

Тотчас возобновляется стук.

Застучал! (Орет) Дятел!

Гримерша. Мне как-то неудобно говорить, выходит, что я сплетница… но автор очень хвалил нашего режиссера за то, что не дал вам петь в спектакле. Он сказал: «Сил нет: все актеры поют без голосов».

Актриса. Ничего: они пишут без таланта, а мы поем без голоса. И вообще, что тут плохого, если актриса любит петь. Я не люблю воровать, я не люблю унижаться: перед главрежем (громко), как некоторые! Я не хочу урвать квартиру или звание вне очереди — я хочу петь. Что тут плохого?

Осторожный стук в дверь.

Гримерша. Он еще сказал — автор… что вы… простите, Нина Антоновна, это его слова… играете чуточку жалостливо. Актриса (грозно и громко). Недаром они у нас дружат с режиссером. Они — просто близнецы. Однояйцевые близнецы. (Громко) Постарайтесь понять: людям приятно видеть на сцене грустное — про других. Тогда им кажется, что у них у самих не все так плохо. (Почти кричит .) И вообще мне надоело играть эти современные пьесы!

Стук тотчас замолкает.

Боже, как я хотела сыграть леди Макбет. Все знали. И, конечно, не дали… Знаешь, я видела в Софии спектакль. Там актриса сидит в гримерной и учит роль леди Макбет… И чтобы точнее представить себе состояние убийцы — она воображает перед собой… (громко) автора и режиссера… И только тогда она берет со стола нож… (Сладострастно) Идет к ним, воображаемым… Смотри, стук затих… И без жалости, с наслаждением бьет! (Показывает) Вот так! Вот так!.. Вот так! А потом берет гитару — и поет, поет, поет всласть. (Берет гитару и поет)

Стук в дверь и голос: «Третий звонок!» Актриса встает и идет к выходу

Гримерша (вслед). Ни пуха. Актриса. К черту! К черту! (Выходит на сцену)

На сцене Федя и Она. Продолжают разговор.

Она. То есть, как — продал? Что вы молчите?.. (Яростно .) Кто продал?! Что вы стоите как истукан?

Он (с готовностью). А я сяду.

Она. Нет уж, не надо вам садиться.

Он только вздыхает, неотрывно глядя на еду.

Зачем вы это сделали?

Он. Значится так, Аэлита Ивановна, уважаемая. Я, как бы сказать, — мечтатель.

Она. Аферист ты проклятый, а не мечтатель!

Он. Только вы не плачьте, уважаемая. Я, может, неказистый, я отдаю себе отчет, я всегда говорю: «Ну и рожа у тебя, Сидоров, — Сидоров это моя фамилия, — кирпича просит». Но зато у меня есть другие качества.

Она (всхлипывая). Да провалитесь вы со своими качествами. Сначала один аферист, потом — другой. Ну что за дела!

Он (не выдержал). А если я, Аэлита, уважаемая, кусочек сырку ухвачу?