Приятно тебя общать

Восходящая звезда Некоторого города хотела написать роман, который иносказательно говорил бы о борьбе Демократического и Коррупционного начал, но нужна была батальная сцена. Войну Эпигон представлял себе только по фильмам, однако они слишком узнаваемы и плохо поддаются описанию. Молодое дарование подходило к митингующим с приличествующим молодому дарованию скорбным лицом и вопрошало: «Скажите, гражданин, вы участвовали в военных действиях? А в студенческой драке? Может, хоть в детстве совком кого-нибудь стукнули?» Но Некоторый город был очень мирным местечком в кольце добрых, продвинутых Демократических соседей. Никто не воевал и не дрался, все улыбались друг другу и после работы ходили на Демократические митинги показать свою политическую дерзость и несгибаемость. Политика политикой, а молодое дарование хотело крови, мяса и оторванных конечностей (определённо, внутри у него бурлило нечто фрейдистское).

Эпигон обратился со своим отчаянным вопросом и ко мне. Ваш покорный слуга не имел опыта в военной службе (хвала Коррупции, только тс-с!), зато имел опыт читательский, которым с удовольствием и поделился. Эпигон воссиял, обнял меня и убежал. Через год он прислал мне роман-эпизод на пятьсот страниц «Князь и дуб». В недалёком будущем он намеревался выпустить продолжение принёсшего славу труда: «Князь и липа», «Князь и ясень» и завершающую часть «Князь и туи» (юноша очень надеялся, что «туи» запретят).

Что ж, остаётся только порадоваться за молодое дарование. А на площади другое молодое дарование, продающее кумач и краски, решило помочь дедушке с монструозным плакатом. Мальчик тюкнул старика по голове, чтобы отдохнул немного, и переправил надпись на «Мазеррат Кобалье». К парнишке подбежал суровый и, роняя слёзы счастья, признался, что нашёл цель жизни — оградить молодёжь от произвола Демократофобских стариков. Томные девушки утирались платочками в скромном обожании.

* * *

В этот момент благодетель Хобор взглянул на свой радостный Политически Свободный народ, заметил мальчика с «Мазерратом» и позвал секретаря:

— Выпиши мне этого… вон, на плакате. Кобелье. Я стану кумиром детей!

Мальчик тем временем заразился Политической Свободой и решил бороться за свои Права. Нетвёрдой детской рукой он вывел на кумаче: «Далой матиматику и радной изык! Хачю мацацыкл!» Мэр растрогался и риторически, с ноткой угрозы спросил секретаря:

— Что такое дети?

— Цветы жизни? — робко проблеял тот.

— Нет, нет и нет. Дети — это будущий Илехторат! — наставительно произнёс Хобор. — Дам-ка я им Избирательное Право с двенадцати лет! — Мэр-благодетель погрозил кулаком в сторону заречного города Энн. Вот это я понимаю, Демократия!

Хионские древности

— Ну что, готов к новому представлению?

— Устал я от твоих представлений. Наживаешься на мне.

— Не на тебе, а на всяких простачках. И вообще, можно подумать, мне больше всех надо. Для тебя же стараюсь, так что бороду не таращь на меня. Иди, готовься, вымирающий вид, а то и поспособствую.

Хионец покачал головой и надел привычную уже маску. Обман, опять обман. Так ли он представлял свою старость?

* * *

Как всегда, Зойке-Сойке не было покоя. Вечно она тянет меня куда-то, а я, дурак, иду. Вот на неделе загорелась: искала, куда бы на выходные отправиться, нашла «русский Стоунхендж», он же стоянка НЛО, он же таинственное святилище древнего и почти вымершего народа хион. Запрыгала, захлопала в ладоши, засмеялась. Поехали, поехали, ну пожалуйста, ну жалко тебе, что ли? Какая-то тысяча с человека, зато на свежем воздухе, пофоткаемся, а в программе пикник обещали! И всё равно ей, Сойке моей, что у меня высшее техническое образование и скептический склад ума, и что в эту всю чухню жёлтопрессную не верю ничуть. Да и мне уже как-то всё равно. Люблю её, попрыгушку.

Автобус отправлялся в полдень от гостиницы «Центральной», такой же зачуханной, как и до боли милый пейзаж вокруг. Сойка принялась обкусывать заусенцы, я рассматривал спутников. Кстати, свободных мест не осталось. Некая парочка с полными надежды лицами ждала снаружи: может, кто-нибудь вдруг откажется или кому-нибудь внезапно поплохеет от духоты. Не повезло им сегодня: автобус тронулся, расстроенные мины парочки проплыли за стеклом. Кондиционер заработал, когда мы почти уже начали задыхаться, а экскурсовод — когда половина салона практически заснула. Может, он того и добивался.

Мужчина средних лет с не слишком располагающей внешностью и печатью интеллекта на лысеющем лбу. Голос тихий, глухой, даже микрофон не спасает. Бубнил про какие-то загадки нашего века, окончательно усыпив тех, кто и так собирался прикорнуть, и нагнав дремотность на тех, кто ещё держался. Я собрал зевок и волю в кулак и упрямо напомнил себе: «Пикник. Это воскресенье необязательно будет паршивым». Потом посмотрел на Сойку, сопевшую у меня на плече. Невольно улыбнулся, убрал прядку за ушко. Какие у неё мягкие кучеряшки… Всё-таки заснул.