Приятных кошмаров

– Тогда нужно ехать в Ломоносов, причем как можно быстрее. Ту старую почтовую открытку с адресом ваша жена нашла и отдала моей помощнице. Как видите, Анфиса Саркисовна не совсем пропащее существо, – добавил он специально для старухи.

Та фыркнула, совсем как рассерженная кошка, но ничего возразить не посмела.

Леня набрал номер своей квартиры. Никто не взял трубку. То же самое с Лолиным мобильником – он был отключен. Стараясь не показать, как он обеспокоен, Маркиз обратился к Птичкину:

– Георгий Андреевич, вы должны поехать со мной. Сначала ко мне за адресом, потом в Ломоносов, к вашему знакомому. Вам Михаил поверит, а меня он запросто может отфутболить.

– Об этом не может быть и речи! – вскочила старуха.

– Тетя Нина! – укоризненно сказал Птичкин. – Я уже вполне здоров. Не могу же я сидеть в этой квартире вечно.

– Тогда я с вами! – воскликнула она, сверкая глазами.

– Приберитесь тут, – посоветовал Маркиз строго, – цветочки полейте. Потом домой ступайте, рыбок кормить.

Она гневно взглянула ему в глаза, но прочитала в них что-то такое, что решила не спорить больше.

Соблюдая предосторожности, они вышли из квартиры и минут через сорок, учитывая пробки, были дома у Лени.

На звонок никто не открыл, только раздалась за дверью неразборчивая ругань попугая.

– Не обращайте внимания, – сказал Леня, входя в квартиру, – попугай плохо воспитан. Лолочка, ты дома? Я не один.

Однако снова никто не отозвался. Леня прошел на кухню. Там под ноги ему бросился взъерошенный и страшно недовольный кот Аскольд. Попугай же пикировал сверху, крича:

– Кошмар-р! Кошмар-р!

– Что у вас стряслось? – удивился Маркиз. – Где Лола?

– Ж-р-рать! – однозначно ответил попугай, и кот согласно кивнул, безоговорочно присоединяясь к требованию приятеля.

– По-моему, животные голодны, – заметил опытный Птичкин, – оттого они и нервничают.

Леня вывалил в миску Аскольду полбанки «Китикета» и по тому, как жадно интеллигентный кот набросился на еду, понял, что он не ел не меньше суток. Попугай тоже получил свою порцию и занялся ею.

В комнатах не было никаких следов Лолы и Пу И.

– Куда она могла подеваться? – ворчал Маркиз. – Да еще животных не накормила. И записки не оставила.

Он заметил на столике у телефона какую-то бумажку, перечень цифр. В столбик было выписано:

12.45

14.20

15.15

15.51

– Так-так, – протянул Леня, чувствуя, что самые худшие его опасения начинают сбываться. Несомненно, девчонка в одиночку отправилась в Ломоносов, чтобы доказать ему, Маркизу, что и она что-то может!

Он набрал телефон справочной Балтийского вокзала и попросил девушку перечислить ему все дневные поезда до станции Ораниенбаум.

– Есть в двенадцать сорок пять, потом в тринадцать ноль две, дополнительный, по субботам, потом в четырнадцать двадцать…

– Я понял, спасибо, – прервал ее Леня.

Итак, Лолка отправилась в Ломоносов к Михаилу Сыромятникову. И судя по тому, что в переписанном ею расписании не было дополнительного поезда, который ходит в тринадцать ноль две только по субботам, уехала она в Ломоносов еще вчера, в пятницу. Спрашивается, куда подевались они с Пу И? Что за такие важные дела оказались у Лолы в Ломоносове, если она не смогла вернуться, отлично зная, что в доме двое голодных зверей? На нее это было нисколько не похоже!

Все это Маркизу очень не нравилось.

В глубокой, бездонной темноте шевельнулся безвольный, глухой и слепой комок, и на него тут же обрушилась боль.

Невыносимо болела голова.

Значит, голова имела место.

«У меня болит голова, значит, я существую. У меня болит голова, значит, я пока что жива».

От этой мысли Лола постепенно перешла к медленному пробуждению, к медленному возвращению в мир живых людей.

И первое, что она почувствовала, кроме головной боли, было какое-то неприятное, раздражающее ощущение. Кто-то теребил, царапал, кусал ее ухо. Это ощущение было даже мучительнее головной боли, потому что мешало ей ускользнуть обратно, в глухую спасительную темноту беспамятства, куда ей так хотелось провалиться, где не было боли и беспокойства…

Лола застонала и пошевелилась. Рядом с ней послышалось тоненькое поскуливание, и боль в ухе усилилась.

Лола снова застонала и приоткрыла глаза. Она увидела что-то лохматое и, когда невероятным напряжением воли смогла собрать свою рассыпанную память, поняла, что это – Пу И, ее любимый чихуа-хуа.

Пу И поскуливал и тянул ее зубами за ухо.

– Пу И, маленький негодяй! – простонала Лола. – Что ты делаешь? Оставь меня в покое! Дай мне спокойно умереть!

Но Пу И не хотел ничего слышать. Он безостановочно тянул хозяйку за ухо мелкими острыми зубами, как будто пытался заставить ее встать на ноги, и тихонько подвывал.

– Пу И, дай мне немного отдохнуть! – Лола умоляюще смотрела на настырного пса. – Всего полчаса… совсем немножко… я приду в себя и встану… а тебе я дам очень много орехового печенья… целый килограмм… только оставь меня сейчас в покое, я прошу тебя!

Упорный чихуа-хуа не поддавался на уговоры, не польстился на такую соблазнительную взятку, он продолжал мучительно теребить Лолино ухо своими зубами и жалобно скулить.