Проведя в лагерях и на поселении почти десять лет, Кулаковский вышел на свободу. Возвращаться в Алдан он не стал, понимая, что его время безвозвратно ушло, и с немалыми деньгами поехал на юг, где давно ждала жена. После долгих лет разлуки надо бы радоваться счастливой жизни да добра наживать, как говорится в сказках, но супруга вскоре умерла. Сватались к нему и молодухи и женщины постарше, да только ни одна не приглянулась. То ли по его занудности, или по какой-то другой причине, семейной жизни ни с кем не получилось.
«Главное — есть свой угол, — успокаивал себя Кулаковский, — а дом у меня не в пример многим — большой и просторный. Всё остальное приложится».
В тяжёлые минуты тянуло на размышления. Перед глазами проходили десятки людей, с которыми связывала судьба. Родители, школьные друзья и друзья по несчастью, родственники, коллеги по работе. И каждый раз, как только доходило до геологического управления, которым когда-то руководил, озноб пробирал до костей. При воспоминании о репрессированных геологах клокотало в груди, боль сдавливала больное сердце. Он чувствовал вину за разгром своего штаба и гибель Брукса, за всё, что случилось со всеми этими людьми. Со временем надо было бы успокоиться, но, странное дело, чем дальше уходило прошлое, тем больше его терзала совесть. Как будто кто-то преследовал его, пытаясь наказать за то, что он однажды предал и пошёл на поводу у других.
В последнее время Кулаковский всё чаще думал о своём погибшем тезке, которого повстречал на жизненном пути. Перебирая в памяти короткие разговоры с Бруксом, но странное дело: почему-то вспоминалось не о самом геологе, а о том, что было связано с его именем и даже, с его делами. Виной этих воспоминаний был убитый уголовниками Семён, разбередивший ему душу. Столько драгоценного металла, сколько было спрятано в тайге, Кулаковскому не снилось даже в самых радужных снах. А в том, что золото с разбившегося самолёта никто не забрал он был абсолютно уверен. Такую уверенность ему придавал рассказ охотника и слова майора Сердюкова, свалившего на него вину за смерть Брукса.
— Если бы ты сказал про тот порог на горной реке, этот сучонок остался бы жив. Ты нарочно промолчал, скотина. Из-за тебя мы потеряли врага народа, который унёс тайну в могилу. А его надо было судить. Этого я тебе никогда не прощу.
«Какой порог, какую тайну имел в виду майор», — долго ломал голову Кулаковский, перебирая в памяти всё, что когда-то слышал от Брукса. Из этого монолога майора ясно было только одно, что Брукса больше нет на этом свете. Так, ни к чему не придя, он вскоре забыл о словах Сердюкова. И вот после рассказа Семёна, наконец, понял, про какую тайну говорил тогда майор. Он искал пропавшее золото «Дальстроя», в хищении которого обвиняли Брукса.
— За Охотский Перевоз есть такой река, Бурхала называется, — слышались ему слова охотника. — В неё впадает один небольшой горный река, кажись, Улахан-Нурча, или Нуча, говорил Семён. — Точный названия я не знаю. Выше устья той Нуча, есть ещё ключ. Безымянный, значит. Это первый ключ по Нуча, однако, он по леву руку будет. Вот в нём Жека и спрятал то золото. По этому ключу надо идти вверх. Маленько идти — до чёрный скала. На ней стоит большой такой дерево…
«Да, тяжела шапка Мономаха, но не уронить бы её, — думал Кулаковский. — Найти бы золото, тогда можно считать, что жизнь прошла не зря».
Может быть, он давно бы отправился на поиски того Дальстроевского золота, если бы не подорванное здоровье — больные ноги и сердце давали о себе знать и сводили на нет все мечты о баснословном богатстве. Была ещё одна причина, сдерживавшая его необузданный порыв, накатывавший время от времени: золото нужно было не только найти, но и довезти до места назначения.
Однако как это сделать, он не представлял. Ехать через всю страну со смертельно опасным грузом мог только безумец, рассчитывающий на русское авось. Кулаковский не был таким бесшабашным романтиком: он хорошо знал, какая система контроля существует в стране. Поэтому надеяться только на везение не собирался.
Так и осталось бы то далёкое богатство лёгким утешением в жизни скромного бухгалтера, влачившего жалкое существование в небольшом районном центре, если бы не дальний родственник жены. Вспомнив о покойной тётушке, Николай Фролов решил узнать о ней побольше.