Прииск «Безымянный»

Не найдя Брукса, Сердюков решил выместить накопившуюся злость на Андрушкине, сидевшим за пособничество в побеге особо опасного преступника. Зная, при каких обстоятельствах тот ушёл в прошлый раз, майор нисколько не сомневался, что Брукс бежал и сейчас. Поначалу он сам проводил многочасовые допросы геолога, выколачивая из него нужные показания, так сказать, пытался надавить на психику. Но из этого ничего не вышло, Андрушкин то ли, правда, ничего не знал, то ли ловко притворялся, играя роль невиновного и незаконно арестованного. Только после основательного допроса, проведённого опытным следователем, Сердюков понял, что тот действительно не посвящён в дела Брукса, и интерес к нему сразу пропал.

Не получив ожидаемых результатов, гэбист взялся за начальника геологического управления. Кулаковского арестовали вскоре после того, как выпустили Андрушкина, за которого хлопотали из Северной столицы. И снова у майора Сердюкова появилась контрреволюционная вредительская организация. В этот раз это были не спецпоселенцы, а геологи, умышленно скрывавшие существование месторождений цветных и благородных металлов. Они неверно истолковывали геологические данные, в результате чего пропускали руду, и тем самым наносили вредительство и ущерб социалистическому государству. Вслед за начальником управления под стражу были взяты ещё двадцать четыре человека. В том числе начальник отдела кадров Чернов. В этом деле ему была отведена особая роль.

Кроме шпионажа, подрыва государственной промышленности, антисоветской пропаганды, и участия в деятельности контрреволюционной организации, в чём обвиняли всех, Чернову инкриминировалось недонесение и пособничество злостным преступникам.

После проведения следственных мероприятий, Кулаковский, как главарь контрреволюционной организации был осуждён на 15 лет заключения с конфискацией имущества, а начальнику отдела кадров, вопреки логике, дали 25 лет. Сердце бывшего фронтовика не перенесло пыток, и вскоре после вынесения приговора Чернов скончался, а всех остальных отправили по разным лагерям.

Бывший начальник геологического управления попал на Колыму в Дальстроевский Севвостлаг. Сначала его определили на строительство бараков для очередной партии заключённых. Целыми днями он таскал и ошкуривал лес, пилил брёвна на доски, и в конце дня едва живой добирался до своих нар. Неизвестно сколько бы он ещё протянул на этой тяжёлой работе, если бы не начальник лагеря, увидевший, что строитель из него никакой, зато он разбирается в геологии. И Кулаковского перевели на промывку золота. В штольне заключенные добывали золотую руду. Кайлом проходили мёрзлую породу, лопатами загружали её в тачки и возили к промывочной колоде. Там мощная струя воды несла размытую породу вниз.

Перебуторщики перелопачивали вязкую песчано-глинистую массу, освобождая её от более тяжёлого золота, которое проваливалось сквозь дырки металлических пластин и оставалось на войлочных матах. В конце смены пластины поднимали и с матов снимали драгоценный металл. Золото было величиной от горошины до куриного яйца. Встречались самородки даже размером с кулак. Нашедшему такой самородок причиталось приличное, по лагерным меркам, вознаграждение.

Счастливчику давали махорку, масло, иногда перепадала даже кружка спирта.

Главным в «золотой» бригаде поставили геолога Кулаковского. Бригадир руководил всем процессом добычи драгоценного металла. Следил за тем, чтобы золотоносная порода из забоя не попала в отвал, и, чтобы там же не оказались крупные самородки, не проходившие через пластины. По меркам ГУЛАГа, Кулаковский стал большим начальником, от которого зависела не только добыча драгоценного металла, но и судьба заключённых. Любого подчинённого он мог отправить в забой, где было тяжелее или поставить на промывку, где было полегче. Преимущество своего нового положения бригадир быстро оценил и старался распорядиться им как можно выгодней для себя.

После очередной съёмки металла к нему подошёл Семён, давно прописавшийся в забое и покорно тянувший свою лямку. О Якуте, как звали того в лагере, бригадир знал только то, что тот был охотником, а сейчас тянул свой срок по пятьдесят восьмой статье.

— Какой тут золото крупный! Я думал, что такой не бывает, — сказал тот с наивной иронией. На нём была тёмно-синяя зэковская роба, давно потерявшая свой первоначальный цвет и рваные резиновые чуни. На стриженой под нулевку голове, кое-как держалась мятая чёрная кепка с приподнятой тульей, доставшаяся от умершего соседа по нарам. — В тайге такой золото я не видел, там был только золотой песок. Мелкий, мелкий такой, — он потёр пальцами, будто собираясь растереть его в порошок. — Много-много такой песок я видел. Ох, как много!

Собравшийся было отправить Якута куда-нибудь подальше, Кулаковский на мгновенье остановился. Живой интерес блеснул в его глазах.

— Где же это ты видел много золотого песка? — с подозрением посмотрел он уставшего забойщика.