– А вам, господа супружеская пара, веселых французских развлечений!
Айко попробовала улыбнуться.
– Оревуар, – Лифтеры исчезли в закрывающихся дверях.
Что-то щелкнуло, и Санта воскрес:
– …по старинному американскому рецепту! Только в нашем магазине!
Лифт тронулся. Звените, колокольчики, звените.
Айко показалось, что в глазах одного из зеленых мальчиков блеснули слезы. Она тоже разволновалась. Как приедут в Парк, надо будет сменить намокшую, отяжелевшую повязку. И перекусить по сэндвичу. «Ничто так быстро не возбуждает аппетит, как сострадание».
– А Рождество – оно какого числа? – спросил Сатощи-сан.
– Рождество? – Айко задумалась. – Оно, мм… числа… Когда кончаются распродажи! Снимают гирлянды с витрин и эти цветы, как их, с красными листочками. Меняют музыку…
Да, она никогда не думала о числе. Просто ходила и покупала.
На табло зажглась двулепестковая роза.
Как и обещал буклет, Парк встретил их «нежным запахом секретов французской парфюмерии». Сатощи наморщил нос.
За спиной закрывался лифт. В дымчатом стекле поплыло вниз красное пятно Санты, серые пятна «бабочек», зеленые – студентов. Лифт уплывал наверх, в прошлое, и Айко зажмурилась, чтобы дать этому прошлому скорее уйти.
«Вас выйдут приветствовать опытные хранители Парка». Да, вот они вышли, девушки в форменных шапочках с вуалью. Выстроившись грациозной шеренгой, они приветствовали супружескую пару на каком-то странном языке. «Это – французский, язык этого Парка», – думала Айко.
– Какая прекрасная погода, – говорила Айко, сидя с мужем в уютной мраморной кабинке с колоннами.
Ее руки ловко выкладывали из рюкзака сэндвичи, а глаза наслаждались изображением лужаек, прудов и далеких холмов. Всё как настоящее.
– Как я счастлива, – Айко склонила голову набок.
Мужу следовало ответить: я тоже.
– Интересно, те двое… – сказал вместо этого Сатощи. – Они уже в Церкви Стариков или им всё еще запихивают в рот сладости и…
– Почему вас это интересует?
– Мне показалось,
– Почему? Вы еще не стары.
Сатощи промолчал.
Они ели сэндвичи.
– Я ведь занимаюсь стеклом, а это очень хрупкая материя, – объяснял он, кусая. – И те, кто ухаживает за стеклом, тоже как-то ломки, легко бьются, стареют.
– Однако стекло, – сказала Айко, – это красиво.
– Да, это особенность нашей Башни, – кивнул Сатощи. – В американских башнях давно отказались от стекол, там в окна вмонтированы видеоэкраны. Можно развлекаться круглые сутки.
– Там нет телевизоров, не так ли?
– Нет.
– Неудивительно, – рассуждала Айко. – Телевизор – это наши японские традиции, часть нашей древней культуры… Ой!
На них упала тень.
Человек стоял на пороге, с белыми накладными волосами и белым лицом. Перед собой он держал поднос – бутылка с вином и две пустые чаши, всё из чистого стекла.
–
Пейзаж померк.
Земля поехала, стекло в руках белого человека зазвенело, а щеки стали совсем белые – как искусственный мрамор беседки, покрывающийся на глазах трещинами…
Землетрясение!
Человека с вином катапультировало первым – Айко успела заметить, как взлетели вверх костлявые ноги в шелковых чулках.
– …и бояться не нужно. Возможно, это было плановое землетрясение…
– Я плановые еще больше боюсь, – говорила Айко, – потому что неясно, для чего их планируют.
Они лежали валетом, неудобно – как упали, так и лежали.
– Говорят, для того чтобы подготовиться к неплановым…
Сатощи потянулся, нащупал в листве сэндвич, откусил.
– Трясут для того, чтобы доказать свою власть. Если исчезнут землетрясения, Башня развалится. От хаоса.
– Сатощи-сан!
Опять она должна выслушивать опасные разговоры: что за день!
– А Сатощи-сан верит в легенду, что основой Башни стала гора Фуджи?
Сама соображала, как сменить повязку – рюкзаки с запаской пропали вместе с мраморной беседкой и разносчиком вина.
– Основой башни служит Церковь Стариков.
– Сатощи-сан… – Айко приподнялась на локте. – Почему вы постоянно говорите про эту Церковь? Мужчины не должны так ее бояться.
– Я ведь был там уже – не с визитом, по работе.
– Были – там?
– За день до нашего знакомства. Там у них треснуло стекло. Нужно было заменить.
– Разве стекла могут треснуть?
– Не могут. Конечно, не могут. Все те, которые могут, давно заменили. Кроме одного. Одного стекла.
Айко слушала – хотя ей хотелось закопаться поглубже в эти уютные листья и ничего, кроме собственного дыхания, не слышать.
– Там был сумасшедший стекольщик.
Сумасшедший стекольщик! Вот не хватало.
– В целом он был нормальным, этот стекольщик, которого я застал стариком.
Нет, Айко не стала закапываться – ей вдруг сделалось интересно. Еще бы повязки найти…