Читаем Приют для бездомных кактусов полностью

В коридоре сильно пахло отцом, его горьковатый запах. Дверь за Юрой оставалась какое-то время открытой, и он видел свою тень на темных отцовских вещах. Потом дверь закрылась, и тень растворилась в общем сумраке. Запах уже не чувствовался. Юра скинул кроссовки и вошел в комнату в носках, ловя пятками приятный холодок. Отцовский запах, наверное, не был сильным, Юра просто отвык от него. Да, приходить надо чаще. Несколько вдохов – и отец как бы вошел в него, в горло и грудь.

– Ты здесь? Бать, ты здесь?

Отец слышал плохо, нужно погромче. Пройдя комнату, Юрик заметил включенный компьютер и вдруг чего-то испугался.

Невыносимо скрипел паркет, давно уже надо было заменить на ламинат, он же предлагал, предлагал…

Он почти влетел в спальню.

Отец лежал одетым на кровати, сухой и неподвижный. Половина отца была освещена мерцавшим сквозь тополиную крону солнцем. Юра застыл и стал вслушиваться. Спит? Дышит? Но слышал только себя, свое внутреннее биение.


Юра, Юрик, Юрка. Была середина лета.

Ему стукнуло тридцать пять, день рождения он не отмечал, все в отпусках, город был пустым и безразличным к некруглой его дате, да и к самому Юре, идущему в старой тельняшке по улицам. Даже Ирка, последняя его, промолчала. Уже не ждала, наверно. Хотелось пива.

На углу бесхозно росла и цвела мальва. Юра пригнул ее шершавые стебли и, не сбавляя шага, отпустил. Тридцать пять.

А пиво, нет, нельзя, третий день изжога, точно толченого стекла наелся. Или взять? Хорошего и дорогого. Холодного. Взять пару бутылок и выпить с отцом, которому тоже нельзя. В итоге не стал. Вопросы?


Отец пошевелился. Открыл глаза, поглядел куда-то мимо Юры. Тот сидел напротив, на старом стуле, выбросить давно надо.

Юра думал о мальве и о невзятом пиве. Может, у отца в холодильнике найдется? Представил отцовский холодильник, напоминавший самого отца. Юрик открывал его только по конкретной надобности; скривившись, быстро захлопывал. «Покойника там держишь?» (громко, чтобы отец услышал). Отец слышал.

Юра сидит напротив на стуле, отец лежит, приоткрыв глаза и покусывая усы. Глаза открыты, но сон еще не ушел из отца, сон еще в нем, внутри.

Они молчат, и тополь шелестит за окном, и в трубах по-хозяйски поет вода.

«Мне показалось, ты умер», – хочет сказать Юра. И не говорит.

Отец приподнялся на локте и, кажется, очнулся полностью. Сейчас встанет и пойдет в ванную. А Юра всё стулом скрипит.

– Испугался, – говорит Юра. – Когда зашел, показалось, что ты…

Отец быстро подносит палец ко рту и трет им по губам.

– Говори тише. Они могут услышать!

Юра кивает.

Они – это мельхиты.

Из семьи отец уходил три раза. Один раз до рождения Юрика и два раза при нем. Молча складывал вещи; за насекомыми приезжал отдельно, на «Скорой помощи», на которой работал кто-то из его друзей.

Мать относилась к этим уходам тоже молча, без шума и истерик. По крайней мере к тем двум, которые были при Юре. Стояла в дверном проеме, красивая, умеренно-полная, наблюдая, как отец мечется между шкафами, роняя рубашки и носки.

А так – тишина, только отцовские шаги по уже тогда скрипевшему паркету и стук выдвигаемых полок. Или цикада начнет петь в клетке.

Иногда мать, стряхивая пепел, кидала реплики. «Эту рубашку оставь, на тряпки пора уже пустить». Отец послушно оставлял. «А ключи можешь забрать… тебе еще пригодятся», – говорила, когда отец, то поднимая, то ставя на пол спортивные сумки, мялся в дверях.

«Покормишь пока… животных?» – глаза отца светились виноватым блеском.

«Накормлю, напою и спать уложу. Иди уже».

Отец поднимал сумки и уходил.

«Мам, а почему папа ушел?» – спрашивал просочившийся из кухни Юрик. Стоял в обвислой майке, уткнувшись подбородком в мать.

«Очередную восемнадцатилеточку нашел».

«А он вернется?»

«Ну не вечно же ей восемнадцать будет… Хватит меня подбородком дырявить, – отодвигалась от него. – Иди, уроки…»

Юрик шел, но не делать уроки, которые никуда не убегут, а смотреть, как отец остановится у его окна. Они жили на первом этаже.

Отец действительно курил внизу.

«Прислали?» – прижался к оконной решетке Юрик.

«Тише… – отец поднес палец к губам. – Вот, нашел утром под диваном».

Чуть подпрыгнув, передал конверт Юрику.

Юрик положил его на подоконник. Потом, подумав, переложил на стол и накрыл атласом военных кораблей.

Снова высунулся. Отец докурил, вышло солнце.

«Смотри, береги мать… от них».

«От мельхитов?»

«Тихо. Запомни, они всё слышат».

Подняв сумки, двинулся по параболе к остановке.

Юрик быстро распечатал конверт. Подложил лист бумаги, протер майкой лупу.

Из конверта на листок выпало крыло бабочки.


– Пива нет? – громко спросил Юрик.

Отец вернулся из ванной, мокрый и смешно причесанный.

– Пива, говорю, нет?

Отец не услышал. Нужно было громче. Но громче не хотелось.

– Ну да, откуда у тебя… – продолжал, глядя в окно. – Сын не принесет, так и будешь сидеть без пива.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман. Современное чтение

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза