Приют для бездомных кактусов

Он вдруг напомнил себе мать. Она так же вот говорила отцу. «Если не принесу, так и будешь…» «Я не помою, так и зарастешь тут…» Отец на это молчал. Не потому, что не слышал (тогда еще слышал), а непонятно почему, от каких-то внутренних своих мыслей. Даже взгляд у отца был молчаливый, неговорящий. Мать уставала от отцовской тишины, сама была общительной. Почему «была»? Есть, где-то. Там, у себя…

– А почему ты всегда молчал? – прибавив звук, спросил Юрик.

Отец, с полотенцем на плечах, глядел на него.

– Когда мама тебя за что-то… – пояснил Юрик еще громче.

Отец стянул полотенце, повесил на стул и пригладил ладонью.

– Я очень любил ее.

И слегка улыбнулся, показав зубы.

Заразившись этой бессмысленной улыбкой, Юрик улыбнулся тоже.

– Пиво есть?

– Вина немного.

Вина не хотелось.

– Ладно, давай…

Вино оказалось кислым, Юрик выплюнул в раковину. Отец свое дисциплинированно допил.

– Это с твоего дня рожденья, что ли?

– Что? – Отец поставил стакан и огладил усы.

– С твоего дня рожденья?

Отец хлопал глазами. Ресниц на них почти не было, сжег на заводе.

– Откуда я знаю, – ответил, подумав. – На нем не написано. Стоит. Я не выбрасываю.

– Ты ничего не выбрасываешь.

– А ты не кричи, – нахмурился отец.

– Я не кричу, я говорю, чтобы ты мог услышать.

– Я и так всё слышу. А ты всё время кричишь.

Помолчали.

От вина, даже выплюнутого, во рту у Юры было кисло и… в общем, всё было не так, как должно. В конце концов…

Вспомнился вдруг зачем-то куст мальвы и свой неотмеченный день рожденья. С которым отец его тоже не поздравил.

«В конце концов, – докончил Юрик начатую мысль, – ему семьдесят пять».

– Хорошо… Этот раз где письмо было?

Отец выпрямился и достал очки. Очки эти Юрик ему сделал год назад, отец жаловался, что они ему не подходят, и хранил в коробке от смартфона – тоже Юриного подарка. Сам смартфон у отца исчез – разумеется, мельхиты похитили.

Был такой период, когда Юрик подписал контракт… в общем, реализовал мечту. Нервничал, что по здоровью не пройдет. Прошел, уехал, «убыл». Начались деньги. Не золотые горы, а столько, сколько должен получать мужик, если ты мужик. Чтобы и на себя, и родителям на полноценную старость. Конкретно отцу. Мама не нуждалась у себя там, да и не старой была, хотя и шутила по скайпу над своим возрастом. А отец… Отца было жалко. С глухотой, с пенсией этой. С мельхитами.

А отец к подаркам странно относился, будто боялся их. Холодильник, который с первых денег ему купил, так и простоял на кухне нетронутый, в пленке, красавчик. И ведь сам на старый жаловался, что холода не дает. Новый как зверь холодил, и разные возможности, опции… Так нет же. Спасибо-спасибо, а пользоваться не стал, пришлось в следующий Юркин приезд продать, тот еще головняк был.

Потом… что еще было? Микроволновка. Та же история. «Гляди, бать, как удобно! (Он его, став военным, начал «батей» называть.) Теперь закрываем, вводим время… Ура, и всё готово». Ура, да. Приезжает в следующий раз. Бать, где микроволновка? Молчит. Ми-кро-вол-новка, спрашиваю, где?! Мельхиты. Мельхиты забрали, ё-моё. Прилетели, крылышками помахали – и привет…

Видел ее потом, у соседей с третьего, когда заходил. Точно она, они бы не разродились себе такую, сами только что не бомжи. Стоит его, то есть отцова, микроволновочка, уже загаженная чем-то, у них вся квартира такая, вся в чем-то. Юра акцентировать не стал, просто похлопал по ней: «А, старая знакомая!» Те, с третьего, сделали вид, что не поняли. Может, тоже думают, что мельхиты им принесли.

Мельхиты, мельхиты…

Несколько раз собирался сообщить матери… маме… в конце концов, она тоже несет какую-то ответственность. Мы в ответе за тех, кого мы приручаем. А она долго приручала отца, одомашнивала, даже стригла его сама. Но так ей и не сообщил. Это значило рассказать о мельхитах, нарушить клятву, которую давал, ну и что, что в детстве… «Как фатер поживает?» – спрашивала иногда. «Нормально». Ее такой ответ устраивал. Переходила на другие темы, начинала жаловаться на беженцев, на погоду, на настроение.

Отец был старше ее лет на двадцать. Когда они поженились (карточка на подоконнике), отцу было под сороковник.

Маме, естественно, восемнадцать.

Она училась на биофаке. Отец ходил туда вольнослушателем, хотя работал на электромеханическом, горячо интересовался насекомыми. У него уже тогда была небольшая коллекция. Два каких-то редких жука и паук-крестовик Иннокентий Иванович. «Девственник», – с гордостью добавлял отец.

Сама мама увлекалась инсектофагами, диплом по ним писала. Насекомоядными то есть. Ежи, муравьеды, летучие мыши. Еще и греблей занималась.

Ухаживания отца принимала благосклонно, но спокойно. Они встречались летом, гуляли, говорили на разные темы. Она разрешала целовать себя в потную шею и кормить мороженым с ложечки.

А отец горел и дымился от любви. К моменту их свадьбы в его жизненном списке, кроме насекомых, имелись два брака и одна судимость, правда несерьезная.