Приют изгоев

Она сидела спиной к ним, на невысокой стене, сложенной из нетесаного камня, служившей загородкой чьего-то загона или огорода, и смотрела с холма вниз, на далекий Вересковый луг, тот самый, о котором говорили крестьяне. Она была спокойна, уже спокойна – свои слезы она выплакала утром в лесу, а потом долго сидела, бездумно глядя в певучую воду ручья. Теперь от слез следа не осталось. И о ребенке, которого ненароком затравили княжьи собаки, она слышала не первый раз; в селе говорили, что князь расстроен случившимся и мщет, чей ребенок, чтобы заплатить родне, и все стращали своих детей, чтобы со двора не убегали – вон у князя какие собаки, настоящие породистые грифоны, псы-демоны…

Псами-демонами называли здесь огромных собак, специально выведенных для охоты на диких быков, – мощных, громадных, плоскомордых и бесхвостых гривастых грифонов. Вид у грифонов был поистине демонический: суженные к заду тела с мускулистой грудью и поджарым животом, длинные прыжковые и беговые задние и сильные передние ноги со страшными когтями, мощная короткая шея, переходящая в крупную квадратную голову с большими стоячими ушами, а на черной сплющенной морде – карие, с добрые блюдца, глаза совершенно без белков; и вдобавок ко всему этому ужасу – серая, будто припорошенная серебристой пудрой, почти лошадиная грива. Грифоны были старинной, редкой породой; собаки выбраковывались самым тщательным и безжалостным образом, при малейших признаках нарушения экстерьера у одного щенка убивали весь помет, поэтому стоили они целые состояния, за что их еще иногда называли царскими грифонами.

Эйли видела этих собак еще при Дворе. То есть, они попадались ей на глаза, но тогда она их просто не замечала…

Сейчас она издали смотрела на помятый луг, откуда князь, которого все уже называли не иначе как будущим Императором, уже уехал. Оставшиеся немногочисленные слуги разбирали шатры и палатки; потом уехали и последние люди князя, а Эйли все сидела и смотрела на опустевший луг, пока хозяйка не позвала ее полоть огород.

Теперь Эйли незачем было торопиться.

Талас по всему Краю Земли был перекрыт дозорами: там ждут-поджидают княжну Сухейль, которая уводит в Талас Наследника. Напрасно ждут. Потому что в селе, затерянном среди лесов предгорий, появилась малолетняя батрачка, пришедшая на лето из города; здесь этим никого не удивишь – из городов часто приходят немного заработать за летние месяцы. Прополка, сенокос, уборка урожая…

За год жизни, проведенной во дворцах, Эйли малость отвыкла пускать в ход свои мускулы, но в конце концов здесь было не труднее, чем тогда, когда она теребила ушки. В селе считали, что она пришла с Юга, и никого не удивило, что она оставалась тут сначала до осени, а потом до первых заморозков, когда были уже убраны капуста и буряки; осенью к Краю Земли шел обоз со строевым лесом, и Эйли поджидала его. Никто не спрашивал, зачем ей надо на Край, мало ли зачем.

Наконец однажды солнечным, но холодным осенним днем ее предупредили, что обоз пройдет завтра рано утром, и она, еще затемно, захватив узелок со своими пожитками и деньгами, заработанными за лето, пришла на околицу и долго еще поджидала, пока тяжело груженные возы не выползли, влекомые неторопливыми волами, на дорогу.

Путь был долог и тосклив; возчики говорили о разнице в ценах на Севере и Юге на соль, на стеклянный бисер, на сушеных осьминогов и соленую морскую рыбу.

Однажды молодой возчик, поговорив предварительно с отцом, подошел к Эйли, когда она на привале сидела в одиночестве, и после каких-то околичностей и намеков прямо попросил ее разрешения, когда они приедут в город, который она назвала родным, пойти к ее матери и познакомиться. Эйли подняла на него изумленные глаза: никогда раньше и разговора ни о чем подобном не было, она даже и разговаривала-то с парнем до того только по делу – разве что несколькими словами за весь путь обмолвились. И вдруг…

– Я понимаю, тебя сейчас еще замуж не отдадут, – глядя в сторону, бормотал парень. – Но через год-другой…

Эйли молчала. Парень, не совсем верно расценив ее молчание, продолжал смелее:

– Ты не сомневайся, станешь моей женой – не перетрудишься. Я же сын кузнеца, сам кузнец, мы богато живем…

Эйли будто прочитала его мысли: «Мы богатые, можем позволить взять в невестки полунищую горожанку, за которой ни земли не дадут, ни хорошего приданого». Парню, похоже, она и в самом деле сильно нравилась: пришлых горожанок в селе не очень-то уважали, да и сами они за сельских не очень охотно шли.

– Матушка не отдаст меня за сельского, – наконец ответила Эйли. – И потом… – она подняла на него ясные глаза, чтобы солгать в лицо, – я уже сговорена, хотя еще не обручена.

– Как же твой жених позволяет, чтобы ты батрачила в чужих краях? – невольно возмутился парень.

– А я зимой болела, – спокойно сказала Эйли, – вот мы и решили, что в деревне на воздухе я быстрее окрепну. А работа что – работы везде хватает.

Парень отступил, хотя несколько дней спустя, когда они проезжали мимо того самого городка, он предложил Эйли хотя бы проводить ее до дому.